style="font-size:15px;"> Постарался втереться в доверие к жене служащего, надеялся любовной лаской размягчить и задобрить бедную женщину-дознавательницу, пытался подобрать ключи к следователю, всеми правдами и неправдами рвался к секретным служебным документам, хотел… Клац – захлопнулись зубья капкана. Попался, голубчик, теперь ты от нас не отвертишься. Как бы то ни было, этим хитрованам не удастся подловить его даже с помощью Нюры. Он в себе уверен – так называемое дело Кулагина построено на столь шаткой основе, что ему не составит никакого труда взорвать все это и дело рассыплется как карточный домик.
Нет, все же она была очень и очень искренна с ним. Она действительно хочет ему помочь. Никто не знает, как лягут карты. А что, если она все-таки окажется ему полезной? Он сумеет отомстить. Гениальное всегда просто. Он отнимет столь притягательную для всех женщину у своры жалких негодяев. У мужа, у студента, у Эсмеральды, у следователя Плоского, у других желающих полакомиться на дармовщинку. Этот как бы Ленин по фамилии Плоский будет писать очередную цидулю о том, как из пальца высосать вину КГ, поздно ночью придет к ней, чтобы, не будя мужа, усладить себя созерцанием прекрасной нереиды и прикосновениями к ее живой плоти, и вместо этого обнаружит, что ее постель пуста и холодна. Потому что пышная, гибкая, соблазнительная Нурбида Динмухамедовна будет уже с ним, будет принадлежать только ему одному. Вот это будет месть.
Сомненья прочь. Правда и любовь на его стороне.
Борису надоело это долгое перешептывание у окна. Он побарабанил костяшками пальцев по деревянному настилу помоста. А напоследок громко стукнул кулаком. Причем не один раз. Нет, все-таки этот недоучившийся младший специалист имеет над ней какую-то необъяснимую власть. Чем громче стучал КГ, тем сильнее студент прижимал к себе Нюру, изредка оборачиваясь к Борису, и целовал ее то в шею, то в полное оголившееся плечо. А она наклонила голову и внимательно прислушивалась к тому, что тот шептал ей на ухо.
Неожиданно студент произнес достаточно громко – так, чтобы Борис мог это услышать:
– Послушайте, если вы уж так спешите, никто не мешает вам уйти. Почему вам было не уйти именно тогда, когда я пришел? Никто бы этого даже не заметил, и всем стало бы от этого легче. Правда, Нурбида Динмухамедовна?
В его словах Борис услышал сдержанную злобу, но главным образом – высокомерие будущего высокого чиновника по отношению к неприятному и безродному – как бы без имени, без племени – арестованному обвиняемому. «Я для него просто обвиняемый с позорной отметиной, наклейкой на лбу, просто ненужная помеха, чужой человек, на котором уже все давно поставили крест, а он, то есть я, еще что-то изображает и продолжает крутиться под ногами». Борис подошел поближе к парочке:
– Как же вы правы, мой дорогой. Мне не терпится, мне ужасно не терпится, чтобы наконец закончилась эта ужасная, постыдная сцена. И знаете, какой самый простой способ прервать это бесстыдство? Вы ведь пришли сюда
