Но я все понял. Слишком хорошо я знаю брата. Бабушка и отец, как обычно, сжалились над моим непутевым братцем и собрали для него немного денег. Я выругался про себя, но спорить со старшими не стал – смирился уже с тем, что брату все и всегда достается легко. И глядя, как родня прощает ему долги, да еще и денег подкидывает, я уже не завидовал и не обижался.
Наконец, довольный Диамандо собрался нас покинуть. Непонятно зачем и почему отец отправил меня в город вместе с ним, объявив, что пора мне научиться уму разуму, жить самостоятельно. Не знаю, чего добивался мой родитель. Хотел ли он сдружить меня с братом, или, напротив, наказать отлучением от дома за несговорчивый характер, то мне не ведомо. Однако, в результате одного короткого неприятного разговора, решение было принято, и я отправился паковать свои вещи, с легкостью уместившиеся в потрепанный рюкзак.
Мне ужасно не хотелось уходить из Мусорной Сопки, но отец был непреклонен. Итак, за плечами у меня лежала пара книг по истории, моток проволоки, крестовая отвертка и пара неисправных раций, которые я накануне собирался починить. Сам я, в сопровождении Рульфа, плелся метрах в пяти от брата, который также как и я пребывал в весьма дурном настроении.
Мы миновали свалку и углубились в лес. Шли молча, не обращая внимания друг на друга. Наш путь лежал в сторону железнодорожной станции, куда, продираясь через густые заросли и бурелом, раз в две недели прибывал поезд.
Поезд. Для нас, местных жителей, он был символом свободы и благополучия. Таинственный поезд, который появлялся ниоткуда и уносился вникуда. Иногда на нем приезжали люди из других городов. Они привозили газеты и книги и продавали их местным перекупщикам. Я сам ездил на поезде пару раз в жизни. Отец брал меня на рынок, который находился в большом поселке, что по дороге на Новый Бомбей.
Перед тем, как мы отправились в город, я посетил медпункт, где улыбчивый доктор предложил мне вставить железные зубы, вместо выбитых. Я согласился: осколки, засевшие в челюсти, были извлечены, а оба клыка заменены на стальные протезы. Вся процедура оказалась крайне неприятной, зато быстрой.
Итак, мы с Диамандо продолжали идти вперед по знакомой с детства дороге. Позади меня трусил Рульф, вывалив язык и наступая мне на ноги. Утоптанная земляная тропа то и дело прерывалась глубокими лужами, которые приходилось огибать, продираясь сквозь густой ельник. В этом лесу не было гибридных деревьев, все укрывал сизый кудлатый мох, который ватными бородами свисал с деревьев, клубился под стволами, распространяя кругом грибной запах прелой сырости.
Путь наш обещал быть долгим. Мы шли часа три, прежде чем присели передохнуть на ржавый остов кровати, одиноко торчащий посреди поляны, окаймленной кудрями мха. Потом снова пошли.
Дорога петляла и ветвилась. Я шел за Диамандо, полагаясь на то, что он ходил этим путем чаще меня. Однако брат все же напутал с поворотом. Я понял это, когда дорога вынырнула из ельника и углубилась в заросли гибридных лопухов, из-за которых показались развалины древнего элеватора.
