она вызывала «скорую».
– Господи, Лена, что ж будет-то?
– Перестань, без тебя тошно.
Мать повернулась, глаза у нее ввалились, обозначились складки у рта, и открылись постаревшие руки. Но красота от этого не ушла, а сделалась суровей и строже.
Никогда Варя не видела свою мать в таком состоянии, и ей стало по-настоящему страшно. Не за себя, а за нее. Это была кровная связь, которую она ощутила в эту минуту совершенно явственно, и поразилась биению иррационального, почти животного чувства в подчиненной разуму душе. Матери было плохо, мать была оскорблена, задета, унижена – ее великая мать, которую никто никогда не смел оскорбить.
– Варенька, случилась неприятная история. Когда я улетала из Стокгольма, один человек попросил меня опустить здесь письмо. Очень близкий мне человек, которому я не могла отказать. А в Шереметьеве меня остановили…
Произнеся это слово, мать неожиданно совершенно успокоилась и, глядя на Варю привычным преподавательским оком, медленно, как на занятии, со всем богатством интонационных конструкций и звуков русской речи произнесла:
– Возможно, меня уволят с работы. Может быть, и нет. Но ты не поступишь точно.
Здание с высоким шпилем качнулось перед Вариными глазами и рухнуло, время повернуло вспять, зеленый лес зашумел на его месте, нарядные москвичи в экипажах приезжали на Воробьевы горы и смотрели на город.
– Но ведь я готовилась, – сказала Варя неуверенно, неизвестно за что цепляясь. – Я могу попытаться сама…
Красивая женщина покачала головой:
– Нет, дочка. Ничего не получится. Слишком много из-за меня пострадало людей.
– Отпусти меня в Ригу, – сказала Варя тихо и подумала, что Машка была ее единственным спасением.
Глава шестая
Соблазн
Два мальчика выкатились навстречу Варе: один побольше, лет четырнадцати, второй вдвое его моложе. Старший от смущения боялся поднять голову, а младший уставился на Варю во всю ширь круглых синих глаз.
– Здравствуйте, тетя! Мы кушать хочим, – сказал он простодушно.
«Я тоже», – подумала Варя.
– Ну-ка, марш оба в комнату, – рявкнула Мария, – и не выходить, пока вас не позовут!
В холодильнике стоял пакет кефира.
– Может, в магазин сходим?
– Лучше на рынок, – заявила сестра, подтянув развязавшуюся рубашку, в которой москвичка опознала свой линялый, действительно давно вышедший из моды батник.
По трамвайным путям с кошмарной хозяйственной сумкой девочки двинулись за Даугаву. Варя была готова под землю провалиться и не спрашивала, почему они идут пешком. Она уже поняла, что здесь живут по другим правилам, которые надо принимать, и лишь скорбно оборачивалась назад, туда, где была видна панорама старого города со шпилями церквей. На рынке так же безучастно брела за сестрой по торговым
