совершенно не выглядит взволнованным. Меня начинает бить озноб.
– А если ты не вернешься?
– Я вернусь. Ничего здесь не трогай. И вообще стой где стоишь. – Он замечает мой испуг и смягчается: – Ну сама подумай, что может случиться? В худшем случае я просто ничего не узнаю.
Что может случиться – это тот самый вопрос, который я задаю себе на протяжении последних трех лет.
Я называю бабушкин адрес. Маленький двухэтажный дом у моста, объясняю я, там, где озеро Бактинзее сливается с речкой Железнодорожной. Он стоит на отшибе, другого жилья поблизости нет, только старая немецкая мельница на другом берегу, так что ошибиться сложно. Герман коротко кивает, прячет баллончик в карман и делает шаг в бледно очерченный дверной проем с нарисованным в центре знаком.
Стоит ему только уйти, из-за комода, который скрывает вход в комнату, доносятся голоса. Я замираю на месте, чувствуя, как холодеет спина. Скрипят беспорядочно открываемые двери. Кто-то с громким топотом ходит по комнатам.
– Герка! – вскрикивает Марк.
Топот становится громче. Голос Марка срывается, но он снова кричит – отчаянно, жутко:
– Герка! Беги-и!
Что-то с грохотом падает на пол, звенит бьющаяся посуда.
– БЕГИБЕГИБЕГИ!
Я бросаюсь туда, где должен быть спрятанный за комодом лаз, пытаюсь на ощупь отыскать выход и с ужасом понимаю, что его уже нет. Прямо сейчас с Марком происходит что-то страшное. Я это чувствую, но не могу помочь. Сердце колотится где-то в районе горла. Я отступаю назад, чтобы попробовать разглядеть хоть что-нибудь в неверном красноватом свете, и натыкаюсь на стол. С его края срывается вниз и, раскатисто грохоча, катится по цементному полу фашистская каска.
Шум снаружи ненадолго затихает, но это затишье – зловещее.
– Слыхали? – совсем близко произносит кто-то, но не Марк. – Там еще одна комната!
С кряхтеньем и руганью они начинают сдвигать комод. Все это напоминает вязкий затянувшийся кошмар, от которого никак не проснуться.
Шкаф. Кровать. Дырявое вольтеровское кресло. За моей спиной все еще медленно гаснет едва различимый контур открытого Германом «коридора».
– Прозит, – шепчу я себе. Набираю полные легкие воздуха, закрываю глаза и разбегаюсь.
Туманно. Во влажной дымке утопают два полуразрушенных амбара.
Я спотыкаюсь и падаю, но тут же встаю и бегу – мимо спящих домов и моргающих желтым светофоров по темной пустой дороге, дальше и дальше. В выбитых окнах кирхи Гердауэна виднеется ночное небо. Колет в боку, воздуха отчаянно не хватает, но я не останавливаюсь.
Восемьдесят километров меньше чем за секунду. Всего лишь шаг – и Луговое, Зеленополье, Шевченко, Поречье – где-то позади… Я дома, я действительно дома, на исхоженной в детстве улице, которую ни с чем не спутать, и это наверное чудо, но далекое, словно раскаты грома, только предвещающие бурю.
