не значащие моменты, какую-то жизненную шелуху, которая со временем вдруг становится неожиданно нужной, и ты понимаешь, что без этой шелухи жить было бы просто невыносимо.
Блины Диана терпеть не могла. Да и готовить-то не очень на самом деле умела, но в те счастливые времена совсем рядом с нами жила ее мама. Примерно через час, как я позвонил, мама Дианы уже суетилась на кухне с миской теста и удобной сковородкой, на скорую руку проводя мастер-класс, и когда я приехал с работы, Диана стояла возле плиты с поварешкой в руках, а гора блинов на столе росла на глазах.
Такая вот история о блинах и том, как нам хотелось радовать друг друга. Простая история, сотни и тысячи таких разворачиваются повсюду. Прошло столько времени, а я никак не успокоюсь, все время хочется спросить: любовь моя, ну как же так?
Мне стыдно, но дочь я вспоминаю реже… Вернее, не воспринимаю ее отдельно от Дианы. Единственный ребенок, долгожданный и всеми желанный, но важнее то, что родила ее Диана. Я знаю, что многие меня осудят, особенно женщины. Мужчины, возможно, сдержанно промолчат, не смея признаться, что любовь к детям неразрывно связана с любовью к женщине…
Все эти мысли и воспоминания посещали меня в моей собственной разгромленной квартире: повсюду валялся какой-то хлам, а у меня рука не поднималась его выкинуть – свидетельство нежелания расставаться с прошлым. В коридоре высокими башнями громоздились стопки никому не нужных пыльных газет, разбросанные повсюду скомканные сигаретные пачки напоминали небольшие скомканные холмики. Я курил без перерыва: не успевая докурить одну сигарету, прикуривал другую. Книги с загнутыми страницами яркими пятнами расцвечивали этот хаос. С детства я любил делать пометки в тех местах, которые особенно цепляли, и не придумал ничего лучшего, чем загибать нужные страницы. Это создавало интригу, иллюзию игры с собой: приходилось перечитывать загнутую страницу заново, чтобы обнаружить изначально выбранное место. А ведь его могло и вовсе не оказаться: спустя время некогда обласканные строчки казались банальными и скучными.
На подоконнике и нескольких книжных полках ровными разноцветными рядами стояли бутылки из-под вина. Иногда от нечего делать я пытался строить из них пирамиды. Это забавляло меня и позволяло ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей. Я забывался, пытаясь ровно выстроить пирамиду, которая могла упасть в любой момент, обрушившись на меня осколками безысходности.
Кто-то сказал: мы предпочитаем быть правыми, а не счастливыми. Кризис среднего возраста в том, наверное, и выражается, что раньше ты и не думал о смерти, а теперь хочешь одного – выжить. Разве я не прав? Разве не поддержки ждем мы от близких? Разве не каждый из нас мечтает о теплом тыле? Я оборачиваюсь назад, а там – ледяная пустота и обрыв, который мне не перепрыгнуть. Теперь не перепрыгнуть, и невозможно поверить, что когда-то, когда-то до, его не было, и в голове не укладывается, как какая-то доля мгновения может изменить целую жизнь.
Мне почему-то всегда кажется, что это предел, который день кажется:
