ввалилась троица: два слесаря и сварщик. Те, сидевшие – кодированные. Они работали в цеху, в четырёхугольной яме: сварщик варил лопнувшие от высокой температуры колёса вагонеток, а слесаря были на подхвате. Это выглядело, как в автомастерской; вагонетку с лопнувшим колесом загоняли – прямо рельсы были проложены над ямой, – сварщик слезал в яму и, стоя во весь рост, – руки со сварочным аппаратом над головой, – варил неисправное колесо (я же говорил, что всё оборудование на этом заводе уже давно пора было выкинуть и покупать новое), и вся грязь, металлические опилки и искры сыпались ему на голову, а эта бёбаная каска от грязи не помогала. Да, работа, надо отметить, и Мао Дзе-Дуну в аду не пожелаешь… конечно, тут будешь пить или чифирить… а, с другой стороны, не хрена было срезать провода, питающие электроэнергией важный стратегический завод, подрывать обороноспособность страны, теперь у нас в мире, среди арабских стран, стало одним союзником меньше. И один из слесарей, а то и оба, тоже в это время находились в яме со сварщиком – на подхвате.
Они пришли чифирнуть, – приходили каждое утро, только сегодня их ещё не было, хотя я видел, когда шёл по цеху, – перед рабочей сменой они курили на лавочке, в своём углу. Меня насторожило, почему никто из начальства (за исключением главного) ещё не сунул свой «будильник» – то есть упитанный буфер-пардон-физиономию – в теплопункт. Обычно уже в начале девятого начальник, энергетик или мастер «запрягали»[24] наших слесарей на ту или иную работу. Может, потому, что с утра нарисовался – хрен сотрёшь – сам легардидроер. За всё время, что я проработал здесь, я ни разу его не просекал в нашей халабуде, а тут – на тебе – явление «главкаменотеса» народу!
– Парни, – говорю, – помогите оттащить слесарей за котёл, а то мне одному в ломовуху[25] будет!
Сварщик и слесаря переглянулись.
– Рома, – глухим голосом сказал Вован, черноволосый мужчина тридцати с половиной лет, убивший жену и мотавший десятку на Колыме, – тут только Санек! У тебя чё, в натуре, глюконат натрия[26]!
– Ну помогите оттащить Санька! – Я всё хотел спросить у него, после рассказа сменщика про его бытовую трагедию, какие он пережил чувства, когда внезапно, вернувшись с работы, застал какого-то хмыря с голой жопой на своей жене. Представляю, как он открывает дверь с мыслями, сейчас его встретит любимая жена, будет кормить борщом и расспрашивать про работу, пока он, пропустив сто грамм водки, наворачивает сваренную свёклу с капустой за обе щёки, и вдруг видит такую сцену: любимая жена стоит в неэстетичной позе на постели, а какой-то волосатый, как обезьяна, баклан, пристроившись сзади, наяривает её, как меломан музыкальный инструмент, а сваренного к его приходу борща нет и в помине. Поддатый Яковлевич рассказывал, что судебные криминалисты насчитали на теле женщины около тридцати колото-ножевых ран, и с десяток – на теле её ухажёра. Видимо, сцена, недостойная пера поэта, сильно шарахнула Вована по мозгам, что он даже не помнил, как у
запрягать – давать работу
в ломовуху – не по силам
глюконат натрия – галлюцинации
