пя..яя..яя..ть….
– Верно Гриша обрисовывает, – подтвердила Нина Федоровна. – Ну, что скажешь, тамада? И надо спасать Англичанина.
И все мы, как потревоженный улей, зашумели:
– Спасать Англичанина! Эта заморская птица к нашим морозам никак не транспортируется.
И хотя это ясно-понятно, вот мы сидим, засыпанные сухой листвой, и дождем нас сечет, и ветром, так мы же ко всему притерпевшие, что исторически подтверждено из века в век, и чем поправишь нашу беспутицу, которая держится душевной особицей, крайне темной и не по этой ли причине загадочной. Разве тут кто чего скорректирует? Просто непостыдно иногда бывает крикнуть «Караул!» или шмальнуть без прицела сразу из двух стволов, а наш жених, отозванный из Интернета, все сует и сует в стакан кривой свой нос и, что интересно, совсем не припадает к закуске, а только тянет водку и, что опять же интересно, не худеет, как надо полагать, не зря наши мужики жрут водку, в связи с чем рассчитывают добыть из нее нужные организму витамины, и наш тамада Василь Васильевич засыпал, но не по-зимнему, а, встряхнувшись, кричал:
– Горько!
И мы все, которые слышали свист уходящего лета, даже уже и осени, кричали, пусть не очень дружно, закрытые сухим листом:
– Горько!
Ветер шевелил листья на свадебном столе, и когда уж мы перестали замечать, налетал ветер, и с потемневшего неба лило прилично, и уж мы, по всем законам удавшейся свадьбы, не проносили стаканы с водкой мимо рта, и Адолия, наша прекрасная невеста, старалась целовать в клюв своего орла, приговаривая: «Пей, милый, да прикрой меня крылом от дождика». От каждой новой порции водки Англичанин встряхивал головой, смотрел на Адолию остекленевшим от холода глазом и снова и снова тянулся, привычно тянулся носом к стакану с водкой.
Хозяйка сада, мать сестер Софья, оглянулась на дочерей Веру, Надежду и Любовь, а сестры сидели неподвижно в полной натуральности, и мать их Софья, вынув из стакана с водкой кленовый лист, стала размахивать им как платочком, запела свадебный плач: «И, ох, золотая ты наша невестушка. И, ох, горькая ты сиротинушка, И, ох, зачем мы тебя отдаем в чужу неведомую сторонушку. И, ох, зачем ты да приукиналась на богатое богачество…»
И она разбудила Семена, о котором я еще ничего не рассказывал, и он дико и хрипло заорал: «Липа, липа, жиропот, ах, жизнь моя жокнутая, осмолила, жизнь моя звукосочная, кудреватая, еще мы ребята не списанные, а вы, девчата, думайте-гадайте, да Гаврилова Семена сладким поцелуем вспоминайте, а я уж вас …»
– Опомнись, Семен, не на ту колею выскочил, не твой праздник, и свадьба у нас международная, – подправил Семена Гаврилова тамада Василь Васильевич, и, как необходимое опровержение Гаврилова, проснулся композитор Араб-оглы, и опять вовремя подключился его хор: «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в стране далекой, назовешь меня сестрой». А мужские голоса с упорством отвергали и этот вариант. А сама невеста, прикрытая крылом Англичанина, просила-умоляла: «Милый, пойдем шпацирен окрестности, поглядим, как там наша дыра посреди
