не там, уже не здесь…
Еще не там, уже не здесь,
еще нигде, уже повсюду,
как этот клен полураздет,
клянусь: я был, я есмь, я буду!
Мне кажется, я был всегда…
Опять железная звезда
с лицом бурята иль монгола
взойдет над жертвенной Землей,
чтоб пасть на города и сёла,
покрыть их царственной золой.
Три окна, четыре стены…
Три окна, четыре стены,
впрочем, горы всегда видны
сквозь узоры зеленых крон,
так как горы со всех сторон
окружают кирпичный дом,
где веранду сковало льдом,
где повсюду твои следы,
где живу в трех шагах от беды.
Похоже, осень за окном…
Похоже, осень за окном…
Поэт, один, в пространстве комнат
(его никто уже не помнит)
сидит за письменным столом,
глядит на меркнущий закат,
перебирает письма, даты,
бормочет: «Все мы виноваты…
никто, никто не виноват…»
Дни бегут – не сберечь их!
Феликсу Чечику
Дни бегут – не сберечь их!
Ерунда, пустяки…
Из Израиля Чечик
присылает стихи.
В них – высокая горечь,
торжество мастерства…
Не пойму одного лишь —
для чего в них слова.
Ночь приходит, как плаха.
Вот опять Новый год…
Фугалевич, Галаха,
Мама-Жанна и Кот…
Помнишь, ночью в «Пассаже»
пили горький ликер?
Как-то вспомнился даже
пионерский костер.
Ничего не успели,
жизнь прошла, как в кино…
Вот и всё, друг мой Феликс,
впрочем, мне все равно.
Каллиграфическая осень…
Каллиграфическая осень…
Похоже на какой-то праздник.
Как будто некий дирижер
взмахнул рукой, и закружились
деревьев белые манжеты…
Повсюду флаги и цветы.
Узорчатые тротуары,
и подворотни в дымке серой,
как на старинном фотоснимке…
Прощальные анжамбеманы…
Деревьев траур золотой.
Неразбериха на столе…
Неразбериха на столе…
А ведь когда-то петь умела
душа, – ты помнишь: в феврале…
мело, мело… во все пределы…
И зябко делалось плечам…
Увы, не рифмы составные,
а чьи-то челюсти вставные
теперь скрежещут по ночам…
Темно и страшно на земле.
В душе опять неразбериха.
И если повторять, то тихо:
«Мело весь месяц в феврале…»
Еще не сказанное слово
Еще не сказанное слово
слезами душу тяжелит.
Уже сорваться с губ готово,
уже перу принадлежит.
Уже витийствует,
