Вот и он, Кристоф, почти проиграл. Если только он какой-то хитростью не передаст карту другому, не избавится от рокового валета пик, не сбросит с себя это бремя.
Идти в заговорщики ему совсем не хотелось. Измена же, цареубийство, практически отцеубийство, если учитывать, что граф Ливен всем обязан Павлу Петровичу. Но выдавать Палена и его соратников государю Кристоф тоже почитал бесчестьем. Надо найти третий путь. Но какой? И кто подскажет, как поступить? Кому можно довериться?
Он вздохнул. И прошептал:
– Герр Петер, мне нужно подумать.
– Думай, только недолго. И постарайся снова не заболеть, – проговорил фон дер Пален, слегка улыбнувшись.
После ухода главы заговорщиков Кристоф вынул из нижнего ящика стола пистолетный ящик, смахнул с него пыль, раскрыл, полюбовался на пистолеты системы Кюхенрейтера, лежавшие на бордовом бархате обивки. Красивое оружие. И неплохое. На табличке, прикреплённой к внутренней стороне крышки, он прочёл надпись, гравированную причудливым шрифтом, который, кажется, называют “готическим”: “Моему любезному другу, лучшему стрелку всех трёх Остзейских провинций, графу Кристофу Генриху фон Ливену. 6.V.1799. От графа Палена”. “Вот и ответ на мои терзания”, – усмехнулся про себя Ливен. Он прикоснулся к резной стали оружия, погладил инкрустированную позолоченной слоновой костью ручку одного из пистолетов. Вынул его из ящика, насыпал пороху, вставил пулю. Заряжал оружие граф с закрытыми глазами – сколько раз в своей жизни он проделывал эту процедуру! “Как лучше – в сердце или в голову?” – подумал он безучастно, глядя в чёрное дуло пистолета, туда, где притаилась благословенная смерть, на стороне которой всегда лежит истина. Он не выдаст фон дер Палена и не станет изменником. Вот и выход!..
Граф поднёс пистолет к левой стороне груди. Подумал, что не знает точно, где именно находится сердце. Если выстрелит сейчас – он, может быть, и не сразу помрёт. Нет, вернее всего стрелять в голову. Кристоф знал, что люди с простреленной грудью ещё имеют шансы выжить, но ранения в голову почти всегда смертельны. Поэтому он упёр дуло в правый висок и положил палец на курок, не решаясь, однако, его нажать немедленно. “Фрицхен”, – вспомнил он о старшем брате, погибшем четыре года назад, но снившемся ему почти каждый день. – “Тебе повезло. Почему меня не убили тогда вместе с тобой? Тогда бы всего этого не было…” Словно издалека ему послышался голос покойного брата: “Не делай этого, Кристхен. Тебя же закопают, как самоубийцу. И отпевать не будут. И молиться за тебя будет нельзя. Ты даже в ад не попадёшь, а навсегда застрянешь между небом и землёй. Я-то знаю, видел здесь таких немало. Подумай о своей жене – чем она-то заслужила? Ты же не трус и не подлец, я это знаю”. Внезапный озноб прошиб графа, дрожащей рукой он отвёл пистолет от виска. Потом аккуратно разрядил пистолет, положил его обратно в ящик. Граф ощущал себя ничтожеством и предвидел своё грядущее бесчестье. Но решиться на самоубийство сейчас не мог. И не потому что беспокоился о посмертной участи
