Кристофа пугала Дотти тем, что она не напоминала обычную лихорадку, когда на шестой день наступает кризис, а потом начинается постепенное выздоровление. Кроме постоянного жара и бреда её супруг, казалось, ничем не страдал. Послания из дворца делали ему только хуже. Однако доктор твердил, что непосредственной опасности для жизни нет. “Болезнь вашего супруга имеет, скорее, душевный, а не физический характер. Уберите источник беспокойства – и он снова будет здоров”, – говорил доктор важным тоном этой перепуганной тоненькой девочке. “Если бы всё было так просто…” – думала она. Но постепенно Кристофу становилось лучше – высказав в бреду все свои страхи, он чувствовал себя заново родившимся.
– Я непременно подам в отставку, – говорил он жене.
Дотти пожимала плечами:
– Я буду только этому рада. Но… знаешь, с больных спрашивают меньше. Мне кажется, нужно ждать и терпеть – что-то будет.
Алекс тоже был в лихорадке, но иного рода – лихорадке нетерпения. Дотти потихоньку поведала брату всё, не скрыв от него свои страхи и догадки.
– Кажется, скоро изменится всё, – многозначительно проговорил Алекс. – И Кристофу не придется подписывать этот злополучный рескрипт.
Внезапная догадка поразила Дотти.
– Ты состоишь в заговоре? – прошептала она.
– Заговор существует, каждая собака если о нём если не знает, так догадывается. Но я не участвую в нём. И не знаю, кто участвует, не скажу наверняка, – Алекс казался отстранённым. – Одно могу сказать: его мне будет не жаль.
– И мне тоже, – промолвила Дотти.
Приезжал фон дер Пален. Граф Петер был необычайно весел, постоянно шутил с Дотти, сообщал городские новости и курьёзы, но когда дело доходило до чего-то серьёзного, то они с Кристофом под предлогом, что им надо обсудить “скучные военные и канцелярские дела”, уходили в его кабинет и запирались надолго, оставляя её одну.
…Кристоф благословил свою болезнь. Она списала всё, сняла с него ответственность за эту злосчастную экспедицию. Сейчас, когда опасность миновала, граф даже не пытался начать выезжать из дома. Доктор действовал в его интересах и тоже говорил, что нужно вылечиться до конца, иначе горячка может повториться и в этот раз оказаться смертельной. Так медик докладывал и государю, весьма негодующему на то, что его военный советник подозрительно долго болеет. Да и по вечерам у Кристофа ещё поднимался жар, правда, бреда больше не было, но сны снились слишком яркие.
После одной из бесед с фон дер Паленом граф пожалел, что не умер от этой болезни. Кристоф тому доверял как доброму дядюшке, почти как отцу – сам граф Ливен-второй имел весьма смутные воспоминания о родном отце, умершем, когда Кристхену едва исполнилось шесть лет, поэтому, как и многие люди, выросшие без отцовского влияния,
