свыше или, скорее, воспоминание. А души радовались в тот момент, когда люди не сопротивлялись предопределению и вели себя естественно, как дети.
Но ты не смог сразу прийти: твоя бабушка умерла. Через несколько дней мы столкнулись на том же месте возле малосемеек, с реки дуло влажным ветром, а по ногам – пылью.
– Что у тебя в пакете? – спросила я просто так, из любопытства.
– Бабушкина одежда.
Ты шел в морг одевать бабушку. Твоя мать уже не выходила из дома, у нее тоже был рак. В этой местности люди часто умирали от рака. Я попросила тебя прийти, как только ты сможешь или захочешь. Ты принес мне в первый раз книги, а я уговаривала тебя взять витамины для твоей матери, это были импортные витамины, и я хранила их на всякий случай, но ты наотрез отказался. Ты поморщился и сказал:
– Ей ничего уже не поможет, у нее кожа слазит пластами с ног.
Мне стало грустно, особенно грустно, когда я увидела твою мать на фотографии с тобой, трехлетним, на руках. У нее были русые волосы ниже плеч, как у меня. Когда она поняла, что у нее рак, она отказалась от больниц и процедур и теперь медленно умирала дома. Ты ставил ей уколы.
Однажды ты пришел и сказал, что бросил институт, и у тебя теперь много времени. Мы оба были недоучки… О, у меня тоже было много времени. Все поздние вечера мы проводили вдвоем за разговорами. А однажды я спросила тебя:
– Если ты бросил институт, тебя заберут в армию, ведь так?
– Ну, да, – ты ответил беспечно.
Ты был таким беспечным.
– И сколько времени есть в запасе? – спросила я.
– Месяца два.
Мне не оставалось ничего другого, как тоже стать беспечной и постараться в таком состоянии прожить как можно дольше, иначе можно было сойти с ума: на фоне нашей беспечности умирали от болезней, от нищеты и одиночества люди; все разваливалось вокруг, но мы были закрыты для запустения и смерти, мы были открыты только друг для друга.
Когда я размышляю теперь о том прошедшем времени, мимолетном эпизоде, который сначала спас меня, а потом лишил всякой опоры, – я поняла это позднее, что опора находится в самом человеке, внутри него, а не где-то снаружи, выраженная в близких людях или благоприятных обстоятельствах, – когда я размышляю о тебе и том времени, то понимаю, что и другие люди пытались закрыться от нависавшего над ними несчастья, только каждый делал это по-своему. Кто-то уходил в стихи, а кто-то в алкоголь, а мы ушли друг в друга, и это стало нашим спасением. Это была не тайна нищеты, а тайна нашего спасения: побег.
Вот почему многие люди не знали им современной истории: они закрывались от нее и жили параллельно ко всему происходящему, чтоб история не покалечила их, и это повышало шансы к выживанию, и потому они не становились свидетелями истории.
Благодаря двоюродному брату
