положение. Куртка у него была расстегнута и рукава по локоть в грязи, ведра никакого не было. Он спросил тебя.
– Разве вы не вместе собирались прийти? – спросила я и добавила, – с пивом.
И тогда брат, садясь на корточки передо мной, объяснил, что вы вместе купили ведро пива на пивзаводе и пошли ко мне, но по дороге вы несколько раз останавливались с ведром во дворах и там еще кто-то к вам подходил, и, в конце концов, брат уже не помнил, где осталось ведро, оно потерялось, и Алекс тоже потерялся. И разве Алекс не у меня?
Я еще раз сказала, «не у меня» и сказала брату, чтоб он проходил, но он был не в состоянии «пройти». Он оставался на корточках, так и дополз до матраса странным способом, похоже, по-пластунски. Через мгновение он уже захрапел, не раздеваясь, я еще успела подсунуть ему под голову подушку, как в дверь снова постучали.
– Кто? – спросила я.
– Свои, – ответили мне.
Я открыла дверь. Да, твое положение было намного «вертикальнее» и руки не в грязи, и куртка застегнута, ты стоял передо мной, поддерживая дверной косяк.
– Вон, один уже лежит! – проговорила я, махнув в сторону комнаты. – По какой вы улице шли, что смогли потеряться? По-моему, здесь всего одна улица до малосемеек.
– Можно войти?
– Да, конечно, прикладывайся рядом на матрас, – проговорила я, отходя в глубь.
Ты смог еще по-человечески дойти до матраса и рухнул. А я пошла на кухню. Картошка уже остыла. Я поставила сковородку на стол, взяла вилку и положила рядом роман Гамсуна. И так я читала Гамсуна, время от времени накалывая картошку на вилку, а через некоторое время ты пришел на кухню и помог доесть мне картошку, и мы не заметили, что за разговором ничего не оставили брату.
Ты рассказал, что увидел меня первый раз, когда вам с братом было пятнадцать лет, – я гостила у тети, – увидел меня сидевшей на диване, а потом ты добавил, что у меня последняя пуговица на летнем халате была не застегнута, отчего оголились колени, и ты хотел положить мне руку на колено.
– Я не помню этого, – призналась я, – и вы были совсем дети, я тебя не заметила тогда, – добавила я, – я знала тебя, но не заметила.
Ты положил мне руку на колено и спросил:
– Ты знаешь, что такое прелюбодеяние?
– Конечно, – ответила я, убирая руку. – Что, сбылась твоя мечта?
– А любодеяние?
– ?.. никогда не слышала этого слова, – ответила я. – Верно, ты знаешь тогда, что такое прелести и пленение?
Потом ты объяснял мне разницу между пре- и любодеянием. Но, как я понимаю, ты был тогда не столько религиозен, сколько мистик, и еще, мысли о смерти, не своей, но других, часто посящали тебя. В сущности, в чем-то мы с тобой совпадали, ведь я думала тогда, что человек принадлежит Богу и любит его в первую очередь,
