и в перепревшем дерьме сверкнули монеты. Оказалось, что в нужник когда-то спустили большой клад золотых царских денег. Экскаваторщик бросился их выгребать, это увидели каменщики, сбежали с лесов вниз и вмиг разворошили всю золотоносную яму. Добыча каждому досталась изрядная, тут же возле работяг стал крутиться какой-то тип в серой каракулевой папахе, а через какой-то час вся бригада была сильно навеселе. Сам бригадир, добывший полкотелка монет, тотчас бросил семью и махнул на юг. Через год он вернулся домой, виновато поджав хвост, но его и на порог не пустили. Тогда Трычкин превратился в бродячего пса и лазал по помойкам, пока его не взяла на службу к себе тетка Маро. И от тех золотых дней, проведенных на курортах Крыма и шашлычных Кавказа, осталось у него всего несколько монет, которые он берег как дорогую память, пришив для вящей сохранности на собачий ошейник. Я не раз слышал от Федота Титыча эту печальную историю, которую он неизменно заканчивал назидательным изречением, не вполне, впрочем, безупречным с точки зрения морали: «Так-то, брат, золото губит человека. Но зато я вина попил, мяса пожрал и женщин поимел. Надо уметь жить, парнишечка».
Теперь сей любитель «пожить» плелся за мною и скулил, что я, пьянь такая-сякая, сломал ему челюсть, которая обошлась в шестьдесят рублей. А я добродушно советовал, чтобы он пустил остатки своих монет на золотые зубы, и такое помещение драгоценного металла будет гораздо надежнее, чем хранение его на собачьем ошейнике под видом якобы медных бляшек. «Какой еще такой ошейник? – нагло отрицал Трычкин. – Выдумал какой-то ошейник, молокосос. Вот завтра расскажу все самой, ужо покидает тебя заместо штанги, Хулиган Петрович».
Назавтра и впрямь состоялось мое великое объяснение с Маро Д., произошло это на антресолях, где я спал нераздетым на тахте и куда тетка взобралась, не дозвавшись меня снизу.
– Объясни, что это значит, Жоржик, – насмешливо гудела она, монументально возвышаясь надо мною, распростертым на ложе пьянства в окружении пустых бутылок и круглых черепов. – Ты не пошел на занятия, избил Федота, выпил весь запас вина, а теперь валяешься передо мною в позе запорожского казака и не соизволишь даже привстать. Встань сейчас же, а не то получишь по зубам, понятно тебе?
– Понятно, тетя. Доброе утро, – ответил я, поспешно поднимаясь. – А это сделал не я, тетя, это они, – и показал на разбросанные черепа и бутылки.
– То есть? – приподняла густейшие черные брови Маро и черными глазами южанки вперилась в меня.
– Вчера, когда я проводил Митю и вернулся, здесь веселилось двадцать пять парней и девушек, тетя. Они были нагие и прекрасные собою.
– Как же они сюда попали, шалопай? Это сколько же надо выпить вина, чтобы увидеть целых двадцать пять голых девок!
– Вино тут ни при чем, тетя Маро. Вино выпили они, а я – всего лишь бутылочку, и то вместе с приятелем.
– Кто это «они»?
– А
