style="font-size:15px;"> – Фридрих не преступник!
– Передать по наследству свою болезнь – преступление против будущих граждан Германии, – сказала Элизабет. – Потому закон и принят, чтобы подобное не повторялось.
У Фридриха было какое-то странное ощущение в животе – то же самое он чувствовал, когда на школьном дворе кто-нибудь собирался его ударить. В голове роились вопросы. Его лицо – преступление? Разве он – это всего только родимое пятно и болезнь, которая давно прошла? Что с ним сделают, если нацисты решат, что он – урод?
– И ты одобряешь этот новый закон? – спросил отец.
– Я его понимаю, – ответила Элизабет. – Доктор Браун обязан будет сообщить о Фридрихе. И обо мне тоже, поскольку и родимое пятно, и эпилепсия присутствуют в моей семье. Я добровольно пойду на операцию. Это самое меньшее, что я могу сделать для своей страны. И меня за это будут уважать. Фридрих должен поступить так же.
Фридрих уставился на Элизабет. Неужели она правда намерена посредством операции доказать свой патриотизм? И от него того же хочет?
Отец весь покраснел и начал задыхаться. Ему даже говорить было трудно:
– Уже сейчас многие высказывают сомнения по поводу того, каков будет уровень смертности при таких операциях. А может, гитлеровцы просто убьют всех, кого считают нежелательными элементами, ради так называемой чистоты расы?
У Фридриха кровь отхлынула от лица.
– Отец?…
– Не волнуйся, сынок. Я сам пойду и поговорю с доктором Брауном.
– Отличная мысль. – Элизабет ухватилась за спинку стула. – И я попрошу тебя, отец, если уж ты при мне говоришь о Гитлере, говори уважительно. Мне необходимо верить, что ты и сам не против вступить в партию. В этом случае, когда вышестоящие товарищи меня спросят о семье – а спросят обязательно, – я смогу честно ответить, что не имею причин подозревать тебя в оппозиционных настроениях. Если я буду вынуждена признать, что ты не сторонник национал-социалистической партии, это может плохо кончиться.
– Что? – Фридрих не верил своим ушам. – Ты донесешь на родного отца?
Элизабет вздернула подбородок:
– Партия вознаграждает за стойкость и честность. Если бы в моей семье были несогласные и я о них умолчала в ответ на прямой вопрос, это сильно повлияло бы на мое положение в Союзе, а как следствие и на мою работу в больнице. Я лишилась бы возможности работать по профессии. Для меня это был бы конец.
– Для тебя? – повторил Фридрих. – А отец как же? Противников Гитлера сажают в тюрьму, и они там умирают от непосильной работы. А я? Меня могут убить на операционном столе за то, что у меня есть изъян.
В горле у него стояла горечь.
– Фридрих, молчи! – строго сказал отец.
Что такое? Отец сошел с ума?
Отец вцепился обеими руками себе в волосы. Потом выпрямился, расправил плечи, пристально посмотрел на Элизабет, а вслед за тем – в глаза Фридриху:
– Фридрих, слушай меня внимательно. Элизабет права. Мы – законопослушные
