как раз будет. Пошли, посмотришь наконец, как там весело. Я за тобой зайду в семь.
Почему Ансельм никак не может оставить его в покое?
Фридрих вырвал руку.
– Я же сказал, мне это неинтересно! – Он старался говорить ровным голосом.
Фридрих прибавил шагу, но Ансельм не отставал:
– Неважно, интересно тебе или нет. Сходишь разок – заинтересуешься. Понимаешь, твоя сестра взяла с моей сестры слово, что я тебя приведу на собрание, ради твоего же блага и ради блага всей твоей семьи. И я ее просьбу выполню. Для твоего отца уже поздно, Фридрих, а для тебя еще нет.
Фридрих остановился как вкопанный. Руки сами собой сжались в кулаки.
– Да, Фридрих. Вчера вечером дядя рассказал отцу про Мартина Шмидта и его еврейского приятеля. Насколько я понял, твоему отцу это даром не пройдет. – Ансельм положил Фридриху руку на плечо. – Но для тебя еще есть надежда. Ну так что, пойдем сегодня? Ради твоего же спасения и во имя Германии.
Фридрих попятился, стряхивая руку Ансельма.
– Сегодня я не могу. У меня намечены другие дела.
– Какие еще дела? Фридрих, что может быть важнее?
– Я… Меня не будет дома!
– А где ты будешь? Ну скажи!
Зачем Ансельм к нему привязался? Хотелось крикнуть, чтобы не лез не в свое дело, но Фридрих понимал, что тот не отстанет.
И он ляпнул:
– Мы в выходные поедем в Берлин – навестить сестру.
Ансельм уставился на него во все глаза:
– Точно?
Потом вдруг ухмыльнулся, как будто что-то сообразил.
Кивнул и потрусил прочь, крикнув через плечо:
– Как скажешь, Фридрих!
Почему Ансельм вдруг отступился? И почему он побежал в город, а не на фабрику?
Когда Фридрих пришел домой с работы, у дверей уже ждали собранные сумки и обе виолончели. Отец ничего не забыл упаковать?
Они пообедали молча и не торопясь. Было еще рано идти к дяде Гюнтеру. Отец мыл посуду, а Фридрих ее вытирал и убирал на место. Руки двигались механически, а мыслями он был далеко.
Вдруг в дверь грубо постучали. Фридрих оглянулся на отца:
– Ты кого-то ждешь?
Отец покачал головой.
Он прошел в гостиную и выглянул из-за занавески.
– Это за мной. Фридрих, слушай внимательно. Молчи, ничего не говори, в чем бы меня ни обвиняли.
– Отец… – У Фридриха что-то сжалось в животе.
Отец крепко его обнял:
– Прости, это все из-за меня. Главное – молчи, что бы ни случилось.
Потом отец отпустил его и отпер дверь.
На пороге стояли двое штурмовиков в коричневых рубашках. Один – низенький и толстый, другой на целый фут выше своего напарника.
– Господин Шмидт, – сказал высокий, – я – капитан Эйфель, а это капитан Фабер. Можно войти?
Они
