произведений, удаленных от описываемых событий на многие сотни лет». Кроме старейшины и старейшины князя, некоторые источники называли Гостомысла посадником и воеводой[171]. Как и в «Синопсисе», роль князя Гостомысл выполняет в Иоакимовской летописи В.Н. Татищева, но в последнем случае его не выбирали, «он по отце наследовал»[172]. Разница существенная, но, как мы сейчас увидим, идея у украинского и московского книжников была одна. Ссылаясь на Стрыйковского, Гизель дает понять, что выборная система ведет к «нестроению» в земле, в которой она практикуется. Вот как он указал на причину приглашения Рюрика с братьями: «Егда же в великом междоусобии и многом нестроении Российстии народи быша не согласующеся во избрании от самих себе властелина, советоваше он же нарочит и разумен муж, в великом Новеграде живущ Гостомысл, да пошлют к Варягом, и триех братий, иже бяху Князи изящнейший, и в храбрости воинской изряднии, на княжение Росское умолять»[173].
В словах Гизеля важен не риторический слог с применением оценочных тропов по отношению к братьям-варягам, а его мысль о том, какие последствия следуют по «избрании по самих себе властелина». Вот эта идея и объединяет авторов Иоакимовской летописи и «Синопсиса». Отечественным историописателям XVIII в. сочинение Татищева (с его Иоакимовской летописью) и «Синопсис» дали возможность строить гипотезу об исконности княжеского достоинства у восточных славян. Такие источники сослужили службу для построения своей концепции истории Древней Руси Екатерине II, И.П. Елагину, Т. Мальгину, Ф.И. Янковичу де Мириево и др.[174] Споры о ролях Гостомысла продолжаются в науке и в последнее время[175].
Вызвало длительную дискуссию еще одно место из сюжета «Синопсиса», на этот раз уже связанного с призванными братьями-варягами, и разделу между ними земли. Прежде всего, Гизель заложил сомнения в головы русских историописателей насчет истинности московской «сказки» о родстве Рюрика и императора Августа, ничего не сказав на этот счет. Кроме того, следующее сообщение автора «Синопсиса» также противоречило утвердившейся среди московских книжников традиции. Дело в том, что, рассказывая, как Рюрик «столицу свою на острове езера Ладоги заложи», а Синеус «над Белым езером… град и столицу созда», Гизель закончил сюжет такими словами: «А Трувор восприял княжение Псковское, столицу же свою заложи в Сворцах или во Изборску»[176].
Замешательство в кругу русских историков было вызвано привязкой младшего брата-варяга к Псковскому княжению. Это не являлось оговоркой Гизеля: буквально через несколько страниц, сказав о смерти князя Олега, он еще раз настойчиво указал на Псков, теперь уже отдельно от Изборска. Умер Олег, «совершив лет 38 на государстве Киевском, Новгородском, Псковском, Изборском, Белозерском и всея России», написал он[177]. Его основной источник – «Хроника» Стрыйковского – также называет Псков, в связи с призванием варягов замечая, что «Трувор взял княжество плисковское албо псковское»
Синопсис. С. 25.
См.: Записки касательно российской истории. Ч. 1. С. 9;
См.:
Синопсис. С. 26.
Там же. С. 30.
Хроника Матвея Стрийковского. Л. 104 об.-105.
ПСРЛ. Т. 1.С. 12.
