с помощью устоявшейся христианской книжной традиции вместе с ее мифологемами и мог в то время ученый изобразить образ славянского прошлого, включенный в мировую историю. Поэтому для него самого это был символ истории любимого им народа. И он таковым являлся только в контексте культуры его времени. Любой исторический нарратив всегда создавался и создается не для прошлого, а для своего настоящего, и только рефлексия о такой стороне исторического письма может ослабить зависимость исследователя от практического отношения к прошлому.
Попав в иной культурный контекст, гизелев символ (созданный целой плеядой чешских, польских, украинских и московских книжников) перестал выполнять свои функции. Одних представителей русской науки он раздражал своим архаизмом как С.Е. Десницкого во второй половине XVIII в.[205]; в конце XIX в. П.Н. Милюкова[206], а сегодня Л.И. Новикову и И.Н. Сиземскую, подчеркивающих, что эта книга «испорченный пересказ» древних летописей[207]. Другие возносили и, что поразительно, продолжают его возносить (повторяя его положения), мы это выше уже увидели. Приходится констатировать, что, к сожалению, никто не попытался понять книгу. И первые, и вторые, не учитывая времени создания «Синопсиса», стали допускать различные интерпретации его сообщений. «Синопсис» винили и винят во многих грехах. Значит, беда этой книги состояла в том, за что совершенно нельзя винить ее автора. «Беда» этой книги заключалась в длительном переиздании, переиздании в том обществе, которое уже переросло «Синопсис», но продолжало его читать.
Надо учесть и место, в котором настойчиво издавали сочинение Гизеля, – это императорская Академия наук.
Но «Синопсис» был совсем не плох в качестве учебного пособия. Он был прост для читательского восприятия. Структура книги вполне подходила для работы с ней на уроках и при подготовке домашних заданий. Текст не был перегружен знаниями и давал легко запоминающиеся примеры героической и трагичной истории восточнославянских народов.
Такой исторический нарратив, как «Синопсис», возник в той части ученой структуры Киева, которая, будучи рожденной украинским обществом, имела коммуникативные связи с западнославянскими коллегами, а также взаимодействовала, в силу политической ситуации, с московскими государственными структурами. Поскольку киевская книжность сумела инкорпорировать в свою среду и западноевропейскую ученость, и московскую историческую традицию, притом успешно развивая свою, постольку гизелева книга могла удовлетворить даже искушенные потребности читателя. Хотя в последующем книга была популярна, в ней нет ничего такого, что бы опережало книжную мысль своего времени. Густынская летопись и «Хроника» Сафоновича – более крупные исторические произведения, в ряде мест наукообразный анализ в них представлен более удачно, чем у Гизеля. Однако «Синопсис» затмил всех.
Вызванный к
См.:
См.:
