самого, так и для окружающих».
Перси прошел в мой кабинет и захлопнул за собой дверь.
– Ну и ну, – покачал головой Билл Додж. – Похоже, у него воспалилось и сильно раздулось левое яйцо.
– Скорее оба, – возразил Дин.
– Будем оптимистами, – возразил Билл. Он всегда предлагал бодро смотреть на жизнь. И каждый раз, когда он упоминал про оптимизм, мне очень хотелось двинуть ему в челюсть. – Хитрый мышонок спасся.
– Да, но мы его больше не увидим, – вздохнул Дин. – Как я понимаю, на этот раз чертов Перси Уэтмор как следует напугал его.
Глава 3
Логичное предположение Дина, однако, не выдержало проверки жизнью. Мышонок объявился на следующий же вечер, первый из двух выходных Перси Уэтмора, после чего тот переходил в другую смену.
Пароход Уилли показался в коридоре около семи. При мне, Дине и Гарри Тервиллигере. Гарри сидел за столом. Мое рабочее время закончилось, но я задержался, чтобы провести лишний час с Вождем, которому осталось совсем немного до казни. Биттербак стоически ждал смерти, в полном соответствии с традициями своего племени, но я видел, как копится в его душе страх. Поэтому мы разговаривали. С приговоренными к высшей мере можно говорить и днем, но толку в этом немного. Мешают крики, обрывки разговоров, а то и шум потасовки, доносящиеся с тюремного двора, грохотание штамповочных прессов, работающих в мастерских, команды охранников, требующих, чтобы кто-то активнее махал лопатой, взял кирку, а то и просто убрался с дороги. После четырех наружный шум заметно стихал, а после шести вообще сходил на нет. Поэтому оптимальным для бесед я считал промежуток от шести до восьми вечера. Потом же осужденные погружались в свои невеселые мысли (это легко читалось по туманящимся глазам), и дальнейшие разговоры смысла не имели. Они вроде бы тебя слушали, но уже ничего не понимали. После восьми они уже опасались, а не окажется ли эта ночь последней, представляли себе, что будут ощущать, когда на голову наденут металлический колпак, как будет пахнуть воздух в мешке, который натянут на потное лицо.
Но я разговорил Вождя в удачный момент. Он рассказал мне о своей первой жене, о том, как они вдвоем построили дом в Монтане. То были самые счастливые дни в его жизни, признался Вождь. Они пили воду, такую чистую и холодную, что от каждого глотка ломило зубы.
– Как вы думаете, мистер Эджкомб, – спросил он меня, – если человек искренне раскаивается в содеянном, может ли он вернуться в то время, когда чувствовал себя на вершине счастья, и жить в нем вечно? Может, это и есть рай?
– Именно так я его себе и представляю, – солгал я, нисколько об этом не сожалея. Ответы на вопросы, касающиеся вечности, я получил, сидя на коленях матери, и верил тому, что обещала убийцам Хорошая книга[18]: никакой вечной жизни. Я до сих пор думаю, что они прямиком отправляются в ад, где будут гореть
Библия.
