с радостью отдает его вам и надеется на ваше сострадание к ее болезни.
– Чем скорее она выйдет и встанет вместе с остальными, тем скорее она поедет домой, – отрезал капитан Блит.
На Мошку, стоящую рядом с Клентом, Блит обращал не больше внимания, чем на… мошку.
– Осмелюсь предположить, – продолжал Клент, – вы говорите не то, что думаете. Я слышал много историй о капитане Блите, но ни в одной из них не говорится, что он – бессердечный злодей, обрекающий невинную девушку на смерть от лихорадки под проливным дождем. Это не ваши слова, их мог сказать этот дождь, или ваши дырявые башмаки, или голодный желудок, но только не капитан Блит. Человек, которого я вижу, слишком высок для таких слов.
Мошка, на протяжении всей тирады следившая за Блитом, подумала, что капитаном того назвали впервые. Это звание ему щедрой рукой навесил Клент.
– Я могу говорить свободно? – спросил Клент.
– Если только «свободно» значит «короче», – ответил капитан.
– Благодарю вас. – Клент подошел к нему чуть ближе. – Я не могу молчать, видя, как вы отказываетесь от блестящей возможности. Вот скажите, что вы получите, вытащив эту несчастную под дождь? Несколько пуговиц с ее халата? Может, ваши люди хотят срезать ее волосы и продать парикмахеру?
– А что я потеряю?
– Ага! – Клент поднял указательный палец. – Прекрасный вопрос! Вы можете потерять нечто очень ценное. Вскоре вы поймете, о чем идет речь. Но сперва я должен поинтересоваться… Часто ли вы чините ботинки?
– Что?
Вожак разбойников был озадачен не на шутку. Его красные глаза метались из стороны в сторону, словно скакали между двумя вопросами – услышанным и заданным.
– Можете не отвечать, – великодушно предложил Клент. – Я и так прекрасно вижу. Вижу, как из дырки размером с монету торчит большой палец, проверяя направление ветра. А почему? Это я тоже вижу. Когда ваши карманы полны монет, идете ли вы к сапожнику? А затем к портному? Привести в порядок одежду? Нет! В первую же ночь вы с товарищами идете в таверну и пьете за каждого короля и королеву, которых можете вспомнить, а затем – за королей, которых вам подскажет воображение, и дальше – до тех пор, пока сами не почувствуете себя королями, которым море по колено. А на следующий день вы снова бедны, и снова не на что починить ботинки. Зато той ночью! – Клент развел руки в стороны, будто обнимая мир. – Какой широкий жест! Вы кричите всем и каждому: «Может, я испорчен, но не жалок; может, я груб, но не слаб; грязь может пристать к моим ботинкам, но не к моей душе»…
Выдержав театральную паузу, Клент уронил разведенные руки.
– Я сочинитель баллад, – сказал он деловито. – Я люблю красивые жесты. Я знаю им цену. Знаю, что с ними делать. Предположим, что вы позволили этой несчастной остаться в карете, вернули ей деньги и пожелали доброго пути до Манделиона, чтобы там она нашла хорошего врача, который спасет ей жизнь… Какой сюжет для баллады!
Блит вопросительно смотрел на Клента.
– Я мог бы прославить
