style="font-size:15px;"> – Ясно. Все мне ясно, Петрович. Распустил девку. В дом какого-то хрена пустил. Посмотрим, что он да как. Посмотрим… Борька, пошли!
Кузьма энергично направился обратно к дому. Пес, так и не сообразив, что случилось, трусил следом и радостно махал хвостом – только он по-настоящему, беззаветно радовался, что хозяин дома.
– Ты не прав, – сказал вслед Петрович, но Кузьма не услышал.
Глава третья
Сначала Кузьма перерыл дом в поисках Максима. Напугав дочь, он все-таки уверился, что парня нигде нет. Тогда он сел в засаде на чердаке, перед незанавешенным окошком, откуда было видно большую часть участка от ворот до крыльца, и стал караулить. Пес все время терся рядом. Только когда они ворвались к Полине, он как бы почувствовал неловкость и немного задержался в дверях. “Ищи!” – закричал Кузьма, но Борька не понял, что надо искать, запрыгнул к девочке на кровать и стал подлизываться.
– Папа, мы его сюда не пускаем! Он же грязный, у меня блохи будут! – испуганно сказала Полина. – Уйди, Борька, уйди!
Но пес уже привык быть в доме, а Кузьма рылся в шкафу, потом полез под стол, под кровать. Уходя, сказал Полине, стараясь контролировать гнев:
– Спи. Завтра с тобой обсудим. И это, не хныкай, ты уже большая.
Она не стала спорить.
Кузьма привык не спать. Это было обыденное состояние, в котором он жил ночи напролет. Он почувствовал что-то очень знакомое и понятное, когда обстоятельства вновь сложились так, что надо бодрствовать и ждать приближения врага. Через полчаса к нему поднялся дед, пытался уговорить лечь, но он холодно ответил, не поворачивая головы:
– Уходи. С тобой тоже завтра.
Петрович поворчал, но ушел. Кузьма замер под лунным лучом. Кожа его стала белой, зрачки черными, и он неподвижно сидел, наполовину спрятанный тенями комнаты, наполовину облитый полнолунием. Шумело море, колотилось сердце. Он слушал его, не спал. В осаде было так: часами сидишь, ждешь, высматриваешь врага. Конечно, под лучом сидеть нельзя. Но тут все-таки гражданка, и хотя Кузьма чувствовал себя как накануне боя, он понимал, что прятаться от пацана не надо. Он смотрел на дорогу и ждал. За ночь мимо проехало три машины, потом один раз, уже под утро, по отдаленной трассе прогрохотало что-то – видно, набитая фура; к семи утра машины зачастили.
Кузьма спал с открытыми глазами, но все слышал, запоминал, высчитывал, готовился встать, как только понадобится. Рука неподвижно пролежала на рукоятке пистолета. Он чувствовал, как кровь раз в несколько минут совершает обращение в его теле и вместе с ней ненависть путешествует от сердца к кончикам пальцев, откуда шепотом передает оружию единственное заклятие: “Убей”.
Что ему нравилось в ночной службе особенно, во тьме не было никаких посторонних голосов. Никто не пытался остановить его: ни снаружи, ни изнутри. Наружным он всегда мог ответить, что увидел ползущего к позициям укра, а внутренние просто молчали. Днем они, бывало, мучили его: “Не стреляй, там могут быть дети”, “Не кидай гранату – вдруг мирные” и тому подобное. Ночью все замолкало, и лишь слово “убей” разрядами тока управляло
