что младший брат тоже сбежал.
А потом заметила юную красавицу на высоком табурете. Склонив прелестную головку в парике из «Замка Тамары», она внимала какому-то грустному козлобородому господину. «Какой хороший парик, – отметила я. – Зря я его сама не ношу».
Взмахивали длинные ресницы. Вздрагивали темные карминовые губы. Покачивалась в белых пальцах нить тяжелого жемчуга. Грустный господин склонял бородку к прелестному мальчишескому ушку в маминых бриллиантах.
Мне стало любопытно, что он там ей, то есть ему, плетет.
Я непринужденно пошла, как бы мимо. Но выронила ридикюль. Из него тут же выкатились липстик, пудренница. Потому что я предусмотрительно раскрыла застежку, прежде чем выронить ридикюль. Но козлобородый во фраке даже не повернулся. Его красотка даже не двинулась. Халдеи бросились на помощь. Все три, что стояли по углам с салфетками.
Господин с бородкой взял нить жемчуга ловкими пальцами.
– Вот так… потом накидываете вот так… потом достаточно лишь дернуть и…
С тихим стуком узел распустился, тяжелая нить закачалась. Мальчик попробовал повторить. Не получилось. Господин забрал нить в свои ловкие пальцы – так что кудри парика чуть ли не щекотали его многомудрый лоб в поперечных морщинах.
– Смотрите… вначале петлю… потом сюда… сюда…
Я обратилась в слух.
– Раскрепощение духа чувственности…
Ну да, ну да.
А потом до моих изумленных ушей донеслось:
– …поможет выплеснуть этот сгусток на дело победы социализма. Сам Ленин писал. Товарищу Троцкому. Сексуальное угнетение есть главное средство порабощения человека… Теперь просто дернуть и…
Узел распустился. Нить свободно закачалась. Маленькая ручка в перчатке перехватила ее.
Имена эти в газетах мне попадались: вожаки стайки большевиков. Значит, и этот… Большевик во фраке? Интересная комбинация. Большевики представлялись мне горсткой расхристанных крикунов. Но этот фрак носил привычно. Бородка холеная. Я определила: посланник? Секретарь посольства? И при этом – большевик?!
Теперь они налаживали узел в четыре руки.
– Семья как буржуазный институт себя изжила.
Госпожа М., стало быть, большевичка. В душе. Вот бы она удивилась.
Халдей подал мне ридикюль:
– Пожалуйте.
Я заглянула внутрь.
– А коробочка с пилюлями?
Халдеи озадаченно переглянулись.
– Ах, она, должно быть, закатилась особенно далеко. Маленькая, серебряная.
Халдеи снова стали прочесывать лес табуреточных ножек в поисках кругленькой серебряной несуществующей штучки.
Я опять слушала жаркое, смотрела на танец четырех рук вокруг жемчужной нити:
– Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты. Даже запрет на однополую любовь должен быть снят.
Красотка
