Полная идиллия: камера глазами кошки – время от времени кошка и показана – скользит по двору. Инструменты для сада, колесо, «Запорожец», пара кресел во дворе. То есть очень состоятельный двор. Камера скользит мимо двери, по ступенькам в подвал. Перед дверью замирает – на уровне ног.
Слышно бульканье, как при полоскании горла.
Камера показывает подвал. Два человека – мы узнаем в них тех, кто был в комнате Ребе, – наклонившись над бочкой, делают движения, как прачка, когда полощет белье. Крупным планом бочка сверху – окунают в вино не белье, а человека (один из тех, девяти).
– Ты заложил Кацмана? – говорит писклявым голосом громила Копанский.
– Я не… – говорит жертва.
– Буль-буль-буль, – дает он очередь пузырьков, потому что его снова топят.
– Сука, ты заложил Кацмана? – спрашивает второй, Эфраим Эрлих.
– Я не… буль-буль-буль… – пытается отнекиваться жертва.
Его на этот раз держат под вином долго, тот, вынырнув, выдыхает из последних сил:
– Я-я-я-я-я-я-я-я….
Прерывисто, до рвоты, дышит.
– Я сдал Кацмана, – говорит он, отдышавшись.
– Я сдал его трест, чтобы нас осталось всего восемь и денег было больше, – говорит он.
– А больше я никого не собира… – говорит он.
Снова пускает пузыри, потому что его притиснули ко дну. Эфраим и Яша говорят, их лица показаны снизу, от бочки. Рукава закатаны, как у фашистов в советских фильмах про фашистов.
– Сука, врет, – говорит шахматист Копанский.
– Он нас всех по одному, как негритят… – говорит он.
– Каких еще негритят? – спрашивает Эрлих.
– Ну в книжке про двенадцать негритят, – говорит Яков.
– А-а-а-а, – говорит Эрлих.
– Это Стругацкие? – спрашивает он.
– Нет, Кристи, – говорит Копанский.
– Псевдоним? – спрашивает Эрлих.
– Нет, это англичанка, – говорит Копанский.
– Как Брэдбери? – спрашивает Эрлих.
– Брэдбери американец, – говорит, раздражаясь, Копанский.
– Но тоже фантаст? – говорит Эрлих.
– Тоже как кто? – говорит Копанский.
– Как Кристи, – говорит недоуменно Эрлих.
– При чем тут, на хрен, Кристи?! – говорит Копанский.
– Ну как бы… – говорит Эрлих.
– Кристи – это Англия и детективы, а Брэдбери – фантастика и США (произносит именно «Эсша» – как раньше советские дикторы. – Примеч. В. Л.), – говорит Копанский.
– А, – говорит Эрлих.
– Детективы… – говорит он.
– Как Юлиан Семенов, что ли? – говорит он.
– Ну да, старик! – говорит Копанский.
– Ясно, – говорит Эрлих.
Молчат немного. Спохватившись, замечают, что поверхность
