на краешек постели больного.
– Арановски, мы по поводу сокровищ, – говорит он.
– Каких сокро?.. – пищит отец Натальи.
Как и все крутые на руку бизнесмены эпохи борьбы с ОБХСС, он оказывается жалким трусом, не способным постоять за себя, с него слетает весь налет грубости, резкости. Он становится похож на беременную женщину, которая знает, что беременна, и поэтому несет себя плавно.
– Чё ты придуриваешься? – рычит второй.
Размахивается и изо всех сил втыкает шприц, которым делал укол, прямо в ляжку отцу Натальи. Тот визжит, но ему быстро затыкают рот.
– Копи Царя Соломона, – говорит второй.
– Я… что… как… отку?.. – говорит отец Натальи.
– Думал спрятаться, чмо, да, спрятаться? – шипит второй и замахивается кулаком.
– Я… не… по… – блеет отец Натальи.
– Доктор Хау… – замирает с возгласом на устах чернокожая медсестра.
– Мля, я же тебе сто раз говорил, – говорит первый второму.
– Закрывай ты эти гребаные двери, чмо! – говорит он второму.
– Кто чмо, я?! – говорит первый.
– Ты, потому что ты не закрыл дверь, идиот, – говорит второй.
– Мне надоело твое хамство! – неожиданно ранимо заявляет первый.
Все время переговариваясь, они – на диссонансе – очень слаженно и быстро втаскивают в палату медсестру и душат ее: первый обхватывает сзади и валит на колени, второй затягивает шнурок. Нам становится понятно, как именно ушли в мир иной доктор и мать Натальи. Медсестра умирает, так ничего и не поняв. Первый и второй возвращаются к постели больного. Второй смотрит многозначительно на первого.
– Что надо сделать? – спрашивает он.
– … – думает первый.
– Идиот, ЗАКРОЙ ЖЕ НАКОНЕЦ ДВЕРЬ, – говорит второй.
– Что за манера? – злится второй, закрывая.
– Ты как моя жена, – говорит он.
– Нет чтобы, мля, положить носок в корзину для белья, – говорит он.
– Надо обязательно сказать мне, где он, и ждать, мля, что я его положу куда надо, – говорит он.
– Твоя жена – умный человек, – говорит первый.
– Настоящая женщина, умная, мужественная, красавица, – говорит он.
– А еще у нее муж-идиот, непослушные дети и много общественных дел, – говорит он.
– Настоящая еврейская женщина, – говорит он.
Обращают, наконец, внимание на отца Натальи. Тот очень похож на медсестру – такие же выпученные глаза, только он еще живой. Но, глядя на три тела на полу палаты, мы понимаем, что это временно.
– Арановски, он же Глумовски, он же Хершель, – говорит второй.
– Уроженец МССР, села Калараш, – говорит он.
– Думал спрятаться здесь под фамилией Портман, лошок? – спрашивает первый.
– Я… не… – говорит отец Натальи.
– Dobrui
