монархий, в основе которой лежат притязания папы на то, чтобы считаться преемником Петра как епископа Рима и хранителем его гробницы. Как мы уже отмечали, (см. с. 157–158), подобные притязания обернулись постепенной маргинализацией памяти другого римского апостола-мученика, чья казнь с большей определенностью была совершена в этом городе, – Павла Тарсянина. Но такая перемена была частью заметного сдвига в истории христианства. Будучи первоначально «бедным родственником» грекоязычных и семитоязычных церквей Востока, латинское христианство сохранилось в основном неповрежденным во времена бурного распространения ислама и отправилось в путешествие, благодаря которому превратилось в веру, стоящую на первом месте в мире. Не следует забывать, каким непредвиденным оказался такой исход.
Харизма Петра была наиболее полезным ресурсом в распоряжении римских епископов по мере того, как начиная с III века они с возрастающей силой претендовали на то, чтобы быть арбитрами вероучения на всем пространстве Церкви. Ни один папа до Льва Великого, правившего в середине V века во время Халкидонского собора (451), и на самом деле никто после него не мог претендовать на статус главного богослова, а город – на статус центра бурного богословского спора или разногласий. Знаменательно, что единственное исключение из этого правила – диспуты вокруг монархианских взглядов относительно Христа (см. с. 168–169) – имело место в конце II века, когда преобладающим языком в церкви Рима оставался греческий и по-прежнему крепкими были связи с Востоком. Позже два выдающихся богослова, писавших по-латыни – Тертуллиан и Августин, – оба были уроженцами не Италии, а Северной Африки. Притязания пап на особое место в жизни Вселенской церкви пришли все же от гробниц апостолов и с конца III века усилились из-за последующего поворота истории.
Реорганизация императором Диоклетианом всей империи, проведенная в 290-х годах, едва ли могла бы показаться римским папам особо уместной: в конце концов он готовился стать одним из опаснейших врагов Церкви. Тем не менее она имела для города важные и далеко идущие последствия. Диоклетиан перенес реальный центр управления империей в четыре другие столицы, расположение которых делало стратегически более удобным для императоров решение проблем на ее северных и восточных границах: это Никомидия в Малой Азии, Сирмий на территории нынешней Сербии, Медиолан – нынешний Милан, и Августа Треворум – нынешний Трир. Императоры никогда больше не возвращались в Рим на постоянное жительство. Когда же Церковь стала скорее союзником и бенефициарием императоров, нежели жертвой их гонений, отсутствие светской власти в древней столице обернулось тем, что христианский епископ получил возможность расширить свою власть и упрочить свое положение. К концу IV века благодаря такому сочетанию преимуществ греческим епископам стало предпочтительнее во многих трудноразрешимых спорах обращаться за поддержкой к папам, чему наиболее заметным примером может служить «Томос» папы Льва I в Халкидоне.
Константин I очень помог этому процессу, придав
