богослова этой новой эры Западной церкви, обратил к аристократической психологии изящный призыв в одной из своих проповедей, сказав, что облагодетельствованные бедняки могут стать небесными носильщиками для богатых, с благодарностью доставляя духовные богатства для своих благотворителей в грядущую жизнь.[591] Другие проповедники и комментаторы Библии по-своему толковали или обогащали ее тексты, в чем выходили за рамки подобной социально обусловленной риторики в область, более проблематичную для высшей знати. Христианский разговор о милостыне зачастую изображал бедняков, получавших благотворительную помощь, не просто как носильщиков, но и как куда более близких: как детей или друзей подателей, друзей – служителей Того Верховного Хозяина на Небесах – Самого Бога, или даже как Самого смиренного Христа. Проповедники также нередко демонстрировали свою осведомленность о словах святого Павла, что кто не работает, тот пусть и не ест, но они деликатно противоречили апостолу, приводя массу альтернативных текстов или объясняя, что трезвое замечание Павла касалось тех бедняков, которые были достаточно здоровыми, чтобы работать.[592]
Церковь решает судьбу античной культуры
Церкви предстояло также решить, что́ ей сохранить из письменной культуры, столь ценимой богатыми и высокопоставленными римлянами. Имела место предсказуемая враждебность к литературе такого рода, как непристойные романы Петрония или Апулея, но христиане не могли расстаться с такой иконой римской литературы со времени первого императора, как поэзия Вергилия. Помимо прочего, его поэзия была самым сильным связующим звеном между Римом и Грецией, поскольку монументальная эпическая поэма Вергилия рассказывала о странствиях Энея, который был и беженцем после осады греками Трои, и предком основателей Рима. Элитарная культура была без этого немыслима. К счастью великого поэта эпохи Августа можно было представить предсказателем пришествия Христа: в одной из его эклог говорилось о рождении девой мальчика, с которым придет золотой век. Константин I (или его секретарь) уже отмечал это в одной из своих первых речей к христианам после его обращения в христианскую веру. Это оказалось для Вергилия пропуском на центральное место в средневековой западнохристианской литературе, символом чего стала его роль проводника Данте через преисподнюю в великой поэме XIV века Ад.[593] Почитанию Вергилия со стороны Данте предшествовало в IV веке его почитание одной добросовестной христианкой, дочерью сенатора. Ее явно аристократическое имя – Фальтония Бетиция Проба – сообщало о происхождении из древнего рода, но кроме того, она была хорошо образована и гордилась прошлым Рима. Как труд любви она взяла на себя работу по соединению отдельных фрагментов из поэзии Вергилия в своего рода литературную компиляцию (cento согласно римской терминологии), используя эти цитаты для пересказа библейских историй о сотворении мира и о
M.R.Salzman,
R.Finn,
E.Bourne, “The Messianic Prophecy in Vergil’s Fourth Eclogue”,
