У христианства не было национальной основы: как и римское гражданство, оно было открыто для всех, кто готов приложить усилия. Несмотря на выборочное обращение к иудейскому наследию, оно постоянно говорило о новом завете и новом законе. Что если христиане действительно пытаются создать новое общество с новыми целями, своего рода империю в империи? По-видимому, именно так считал образованный традиционалист по имени Цельс, живший, возможно, где-то в Восточном Средиземноморье и в конце II века предпринявший яростную атаку на христианство. Труд его дошел до наших дней лишь потому, что был включен в текст христианского ответа на него, написанного Оригеном лет семьдесят спустя; в истории христианской полемики такое повторялось не раз, и обыкновение обильно цитировать противника сохранило для нас многие тексты, которые иначе были бы потеряны.[311]
В религиозных вопросах Цельс занимает позицию агностика; однако он почитает старых римских богов, ибо на них держится общество, к которому он принадлежит. Возможно, притязания Иустина Мученика на древность христианства были ему известны, ибо он подчеркивает как раз его новизну среди религий. Равно раздражают его и суеверие восточных культов, и неразумность христиан, воздающих божеские почести недавно казненному плотнику. Однако, как ни вздорна, на взгляд Цельса, их вера, христиане опасны своей распространенностью и тесной сплоченностью: христианство – это настоящий заговор, направленный, по мнению Цельса, в первую очередь на впечатлительную молодежь. В результате христианской пропаганды император может остаться без защитников и «дела земные перейдут во власть самых диких и беззаконных варваров».[312]
Третий век: кризис империи
Около 180 года, когда Цельс писал эти слова, для его римских читателей они приобретали новое и пугающее значение. Во II веке империя перестала расширяться: максимального размера она достигла при императоре Траяне (годы правления 98–117), присоединившем к Риму территории нынешней Румынии и Ирака. Но затем приграничные народы начали ответную атаку – и это означало, что отныне римским императорам придется постоянно иметь дело с угрозой нападения на границах. В течение многих столетий народ за народом являлись на Запад из глубин Азии; и теперь очередная волна переселения народов вызвала смятение среди центральноевропейских племен, заставив их искать убежище южнее и западнее – на территории Рима. Впервые Рим столкнулся с этой опасностью зимой 166/167 года, когда замерз Дунай и тысячи лангобардов, переправившись по льду, опустошили римские провинции в Центральной Европе. В начале III века положение на восточных римских границах стало еще серьезнее. Новая иранская династия, Сасаниды, освободив свою страну от ига соседей-парфян, горела желанием отомстить греко-римскому миру за все унижения, причиненные Персии Афинами, Александром Великим и последующими эллинистическими монархами (см. с. 57–61). Основатель династии, шах (царь) Ардашир, ясно заявил о своих намерениях,
H.Chadwick (ed.),
Stevenson (ed., 1987), 136.
