перебивал других.
Иван Константинович, как большинство нынешних жителей тайги, был неудержимо словоохотлив, в движениях скор, даже суетлив, а по мере того как выпивал, становился и криклив. Но стоило Ганалчи сказать что-либо, хозяин замолкал. Эту предупредительность окружающих я заметил сразу, и она нравилась мне. Нравилось и то, как вёл себя за столом Ганалчи. Ел он немного, не торопясь, пил мелкими аккуратными глотками, отставляя неопорожнённый стакан в сторону, во время всей трапезы молчал и к еде относился с уважением. Глядя на него, и остальные старались есть аккуратнее и вдумчивее.
Главный наш разговор начался во время чая, когда Ганалчи, прикрыв ладонью стакан, куда Иван Константинович собирался подлить спирта, что-то сказал по-эвенкийски.
Хозяйка подала чай в эмалированных кружках, Ганалчи долго обминал свою ладонями, ухватывая ноздрями пахучий парок, потом отпил чуть-чуть, сладко щурясь и чему-то улыбаясь.
Как начался разговор о звёздном небе, я не заметил. Помню только, Иван Константинович что-то втолковывал окружающим о том, как лень было голову поднять, потому и уехал не туда, куда надо. Вокруг смеялись, а он всё повторял, все хлопал себя по бёдрам ладонями, мотаясь из стороны в сторону, словно бы ища чего-то и зовя кого-то:
– Хэглен! Хэглен! Хэглен!
И тогда Ганалчи, наклонившись ко мне, объяснил:
– Хэглен – Звезда Севера…
– Полярная? – спросил я.
– Да-да, Полярная…
В тот вечер я узнал, что в громадном Круге Жизни совершает движение всё, что есть, что было и что будет. Круг этот вечен и никому не подвластен, и каждый, кто имеет глаза, от таёжной липучей мошки до холи – мамонта, видит его. Но не каждый понимает, что есть он, Круг Жизни.
– Ты понимаешь? – спросил я старика, впервые следуя древнему обычаю, где нет в обращении превосходных степеней.
И все за столом вмиг замолчали, а мне стало вовсе не по себе, до стеснительного стыдно.
– Да, – просто ответил Ганалчи.
И в этом ответе тоже не было ничего превосходного, выделяющего его. Долго, словно подыскивая нужное слово, щурился, наконец, ответил:
– Понимаю…
В тот вечер узнал я, что в Большом Круге Жизни есть Круг Зверей. В нём, следуя друг за другом, движутся двенадцать животных. И было это не что иное, как двенадцать созвездий зодиака. Вот это слово, слышанное мною с самого раннего детства, хранило всегда в себе какую-то запредельную тайну, какую-то невообразимую силу и значимость. Круг Зверей. Тогда я ещё не задумывался над смыслом слов. Не думал, что многие в своём первозданном виде из тысячелетий древности, от пращуров. Никто не объяснил мне вовремя значения слова зодиак, и я, прожив на земле немало, немало прочитав мудрых книг, так и считал, что слово это обозначает что-то вроде звёздного знака. И вот недавно, листая популярную книжку, вдруг нахожу, что «зодиак» по-гречески
