Потом я поехал домой. У нас был семейный ужин, мы сыграли в «Эрудита», и все пребывали в прекрасном настроении! Где проблема? Это надуманная проблема, вот как я считаю. Почему я не могу получить в этом мире чуть-чуть свободы? Неужели я прошу слишком многого? Неужели это так возмутительно?»
Несколько секунд оба молчали. Монпелье вглядывался в Клинта. Умные слова кружили в голове доктора, как головастики. Поймать их не составляло труда, но он продолжал молчать.
За спиной пациента, у стены, стояла рамка с эстампом Дэвида Хокни, который Лайла подарила мужу, чтобы «согреть» кабинет. В этот день Клинт как раз собирался его повесить. С эстампом соседствовали наполовину распакованные коробки с книгами по медицине.
Кто-то должен помочь этому человеку, промелькнуло в голове молодого доктора, и сделать это можно как раз в такой милой, тихой комнате. Но должен ли этим заняться Клинтон Р. Норкросс, доктор медицины?
В конце концов, он из кожи лез вон, чтобы стать врачом, и в этом ему не помогал ни один колледжский фонд. Жизнь никогда его не баловала, и за все приходилось платить, иной раз не только деньгами. Чтобы добраться до цели, он делал такое, о чем никогда не рассказывал жене – и никогда не расскажет. Но ради чего? Чтобы лечить сексуально амбициозного Пола Монпелье?
Широкое лицо Монпелье исказила немного виноватая гримаса.
«Да ладно. Выкладывайте. Я все делаю неправильно, да?»
«Вы все делаете очень даже правильно», – ответил Клинт и на следующие тридцать минут осознанно задвинул свои сомнения в дальний ящик. Они обсудили проблему со всех сторон и во всех подробностях. Они выяснили разницу между желанием и потребностью. Они поговорили о миссис Монпелье и ее заурядных (по мнению Монпелье) предпочтениях в сексе. Они отклонились от темы, на удивление откровенно обсудив сексуальный опыт совсем еще юного Пола Монпелье, а именно мастурбацию при помощи челюстей плюшевого крокодила, игрушки младшего брата.
Клинт, в рамках профессионального долга, спросил Монпелье, ощущал ли тот когда-нибудь желание причинить себе вред. (Нет.) Поинтересовался, какие бы тот испытывал чувства, если бы роли поменялись. (Он всегда говорил ей: если тебе чего-то хочется, сделай.) Спросил, каким видит себя Монпелье через пять лет. (И тогда мужчина в белом свитере-безрукавке заплакал.)
В конце сессии Монпелье сказал, что уже с нетерпением ждет следующей, а как только за ним закрылась дверь, Клинт позвонил в свою телефонную службу и попросил переводить всех желающих записаться к нему на прием к психотерапевту в Мейлоке, соседнем городке. Секретарь-телефонистка спросила: как долго?
«Пока в аду не пойдет снег», – ответил Клинт, наблюдая в окно, как Монпелье разворачивает свой леденцово-красный автомобиль и выезжает со стоянки. И водителя, и автомобиль он видел в последний раз.
Потом позвонил Лайле.
«Привет, доктор Норкросс». – Слыша ее голос, он понимал, что подразумевали люди – или должны были подразумевать, – когда говорили,
