послания, она помрачнела и, судя по всему, расстроилась. Пытаясь выяснить причину моего отказа, она произнесла: «Вас смущает, что я хочу сделать вам подарок?» Я: «Ну, да, немного. Мне приятно лечить вас, вам становится лучше, и это самый большой подарок для меня». Она ответила: «Ну, если вас это смущает, я не хочу причинять вам излишнее беспокойство своим подарком». Бедняжка! Она не знала, что делать с красиво упакованной коробкой, и собиралась положить ее обратно в сумку. Теперь уже я чувствовал себя глупо: ведь она старалась, выбирала для меня подарок. Я не мог не взять его – это было бы проявлением неуважения с моей стороны. И тогда я сказал: «Разумеется, мне очень приятно, что вы подумали обо мне и купили подарок. Я от всей души благодарен вам!» В этот раз я ограничился простым посланием, несущим одну-единственную информацию, и не пустился в длинные объяснения, почему и как все это может меня смущать. Успокоившись, она улыбнулась и протянула мне коробку.
Для меня это было хорошим уроком. Я вдруг спросил себя: не было ли тут какого-то подвоха с ее стороны, не собиралась ли она поймать меня на слове и посмотреть, как я буду выкручиваться? Не думаю, это не в ее характере. Хотя кто знает… В любом случае я четко уяснил для себя: в следующий раз, когда мне преподнесут подарок, я никогда не скажу: «не нужно было…».
В практике позитивной психологии мысли следует излагать просто и ясно.
В как выбор
Часто, будучи пленником усвоенных в прошлом представлений и верований, ты даже не думаешь, что у тебя всегда есть выбор: разговаривать или обижаться, созидать или разрушать, злиться или улыбаться.
Важно, важно – все теперь важно. Но знаешь ли ты, что для тебя главное? Главное – чувствовать в себе биение жизни.
Вагон спящих красавиц (и красавцев)
По расписанию поезд отправлялся ранним утром. Через полчаса я оторвался от чтения, окинул взглядом вагон и увидел порательную картину: вокруг все спали. То есть спал буквально весь вагон – я такого еще не видел! Напрасно я пытался отыскать хоть кого-то, привыкшего, вроде меня, просыпаться ни свет ни заря. Нет, я был единственным, кто не сомкнул глаз. И тогда я залюбовался этой картиной, которая вряд ли предстанет передо мной когда-нибудь еще. Некоторые сидели с широко раскрытым ртом, запрокинув голову назад, кто-то уткнулся головой в согнутый локоть, у других она слегка покачивалась в такт движению поезда и сновидений. Меня охватило умиление, я почувствовал нежность ко всем этим людям, как по команде погрузившимся в сон, и ответственность за них, какую я обычно испытывал, когда мои дочери в детстве отправлялись спать. Я надеялся, что никто не пройдет по вагону и не потревожит их. Мне нравилось быть единственным бодрствующим здесь человеком. Все это напоминало мои ранние пробуждения дома, когда я мог заниматься чем угодно: работой, медитацией, ничегонеделанием, в то время как домашние еще спали. Не думаю, чтобы я ощущал при этом превосходство – скорее социальное одиночество:
