«Вот сейчас ты узнаешь у меня, почём стоит ли-ихо», – до тех пор, пока та не упала на коленки возле свежевскопанного газона с вялыми листьями только что высаженных цветов. Пихая её, она вмяла её голову в землю, и с остервенением стала возить ею туда-сюда, шипя при этом: «Ну-ка, поешь земли, дочка – вкусно, а?.. Ну, ещё, ещё! – Марек, покорми её хорошенько. Пусть девочка узнает, как оно, не всё ж тебе одному! А ну, поддай ей – чего ж ты стоишь, сыночек!».
Конечно же, это был тот самый Марек, которого от имени Лоэн лупцевал Линэт, с которого опять же в «казну королевы» взималась дань, которому разбили окно. Мальчик, подбежав сбоку, несколько раз пнул Лоэн. Но она не почувствовала его ударов, он боялся бить её сильно – он, видимо, ещё стеснялся бить девочку. Но мать наседала на него: «Чего ты стесняешься – наддай ей так, чтоб на всю жизнь запомнила, – ну!!». Он ударил сильнее. Лоэн, вопившая и плевавшаяся землёй, взвизгнула, ей перехватило дыхание. Потом она извернулась и хватанула зубами что есть силы толстую жёсткую руку. Женщина вскрикнула от боли, но не выпустила головы Лоэн. Лоэн боролась так, словно билась в конвульсиях, но вырваться ей не удавалось. «Ах ты, гадюка!» – рассвирепела баба, и, перевернув Лоэн на спину, надавила коленом на грудь, стала впихивать ей своей рукой грязь в рот: «На, жри, маленькая сучка, запоминай: только тронь сына, только тронь!» Прохожих кругом не было… Вдруг женщина заметила, что из нагрудного кармана на платье девочки торчат какие-то бумажки, а рядом валяются деньги, выпавшие, видимо, тоже из неё. Много денег – целых две пинты крупными тяжелыми монетами и «мелочью» линей двадцать. Она на секунду остановила избиение. «А-а, так вот эти деньги, которые вы заставляли воровать Марека!». Конечно, это были деньги не Марека, а деньги, отданные в её «казну» добровольно, причём больше половины из них были её собственные, карманные деньги, которые она копила месяц, экономя на сладостях… Пока мальчик сгребал монеты с земли, мамаша усмотрела, что за бумажки торчат из кармана Лоэнеты – билетики на катер, Люни. Остров пользовался среди упорядоченных и устоявшихся граждан репутацией злачного места, где «разрешалось всё», чтобы люди, перебесившись там, вели потом себя спокойно в обычной жизни… Дети, естественно, в этом ничего не смыслили, их привлекали краски, а не разврат. Но билеты привели женщину в ещё большую ярость. Она стала лупцевать Лоэн по щекам и орать: «Так вот куда ты таскаешь наших детей, так вот, что тебя уже интересует!! А ну-ка, вдарь ей, Марек, ещё хорошенько!». Лоэн, изловчившись, изогнулась и освободилась от жадных лап этой бабы, и – кувыркнувшись – бросилась бежать.
– Ату её, Марек! – Садани ей меж лопаток!
По этой команде – как собака – мальчишка, было ему столько же лет, сколько и Лоэн, бросился за ней, пнул её с разбегу, она упала, больно разбив себе колени, ладони, локти, и, прежде чем она вскочила, он пнул её ещё раз: «На тебе, вшивая сука!». Лоэн не хватало воздуха в лёгких, чтобы громко кричать.
– М-ма-ма, ма-ма! –
