ассоциации. Звуки, которые доносились из-за двери, обволакивались каким-то сюжетом, даже, казалось, провоцировали этот сюжет, и проснувшись, услышав их в «подлиннике», она долго не могла отделить их от приятных ощущений сна. Она хотела снова забыться, заснуть, но яркий свет, оплавивший сетчатку глаз сквозь её тонкие веки, растворил карточный домик сновидений, отодвинул их в тёмную глубину подсознания. Но ещё некоторое время она не теряла чувства, что в этой глубине есть тёплое озеро гармонии и счастья. Там гнездилась вера в чудесное спасение и в то, что рано или поздно всё неприятное для неё кончится. И она будет счастлива. Но связь с этим внутренним «я» быстро исчезла, как быстро улетучивается тепло из натопленной комнаты, если открыть в мороз окна и двери. Вновь тяжёлый, горестный комок подкатил к основанию гортани. Но только теперь он был как-то стушёван, не отдавал резкой душевной болью. Лоэн чувствовала себя как бы отупевшей, равнодушной к любому действию, которое может произойти в дальнейшем. За дверью были отчётливо слышны шаги, голоса, бряцанье ключей и клацанье замков. Она только слышала их, но не вслушивалась. Ею овладела тупая инерция, монотонное созерцание. Ей представлялось почему-то, что это не тюрьма, а больница. И вправду – мутно-стерильная белизна стен, такой же – мутно-белый – пластиковый пол и, казавшийся поэтому нестерпимо-ярким, свет напоминали операционную. Здесь она должна получить наркоз, её укроют ломкой, свеже-крахмальной простынёй и отвезут на больничной каталке, теряющую сознание, под нож. Пусть. Боли она не почувствует…
Её настолько поглотило это ощущение, что когда в камеру вошли люди – это были охранник, принёсший еду и тюремный врач, усыпивший её накануне, – она приняла их за хирургов, которые пришли справиться о её самочувствии. Это ощущение усиливалось какой-то остранённой вежливостью и даже предупредительностью, с которой эти люди двигались и разговаривали с ней.
– Вас ничего не беспокоит? – спрашивал один.
– Нет ли у вас каких-то пожеланий и претензий? – спрашивал другой.
– Вам не мешало бы умыться, привести себя в порядок, – снова говорил первый. – Вы здорово осунулись. Соберитесь с мыслями и не волнуйтесь. Если вы не виноваты, никто вас не осудит, и вести вам себя следует спокойно, уверенно, даже равнодушно. Подумаешь, какой-то скапатор пристаёт со своими глупостями…
«Успокаивает, как девочку, которая попала под поезд, и сейчас ей ампутируют обе ножки. Подумаешь, – усмехалась про себя и дразнила его Лоэн, – люди и без головы живут».
– Если же вы действительно виноваты, ну признайтесь, откройтесь начистоту – ну что теперь? – всякие бывают ошибки в жизни. Вам простят, или смягчат наказание. Всё будет конец какой-то, определённость. Начнёте жить по-другому…
Лоэн всё это слушала, не отвечая – в ней шевелилась недобрая ирония, и в то же время навёртывались
