окончании университета старшей из дочерей. Говорили большей частью о ее безрассудной и неприличной связи с неким Юрой Мелюхиным.
Когда Марфа, однажды вернувшись из университета, на удивление живая и сияющая, мельком упомянула о том, что в их потоке появился новый студент, приехавший учиться в Москву из какого-то маленького сибирского городка, никто из членов семьи на это известие не обратил совершенно никакого внимания. Обыкновенная, ничем не примечательная, пустая новость, которая для Марфы в то время была едва ли не самой значимой за всю ее жизнь.
Впервые в ее бессодержательной душе зародилось что-то предметное, форменное, многогранное. Жизнь ее вдруг в мгновение перестала быть только разделением на полезные и бесполезные вещи, перестала быть дробью, а стала целостной частью неразделимого мира.
Марфа все чаще говорила о Мелюхине, сама не замечая этого. Он представлялся ей самым чудесным, красивым, остроумным молодым человеком из всех, кого она знала. Алексина Тимофеевна поначалу даже была довольна тем, что дочь стала проявлять повышенный интерес к своему внешнему виду, хотя до этого одевалась машинально, пусть и со вкусом, привитым ей матерью. Дербина не видела ничего дурного в том, что у дочери наконец появился стимул к тому, чтобы почувствовать себя женщиной, красивой и желанной. Но Марфа, вопреки домыслам матери, не чувствовала себя ни красивой, ни тем более желанной. Статный Мелюхин едва ли обращал внимание на незатейливо сложенную Марфу, которая ничем не выделялась из общей массы девушек факультета. Они подружились, однако Мелюхин, коммуникабельный, харизматичный молодой человек, едва ли имел какие-либо намерения относительно Марфы – они хорошо общались, и только. Тогда Марфа решилась на шаг, который совершенно противоречил всему тому, чему учила ее мать, – Марфа решила признаться Мелюхину в любви.
Она написала письмо, сочтя его истинным и трогательным жестом любящего, пылкого сердца. В письме своем она в красках описала все одолевающие ее чувства и почему-то просила за них у Мелюхина прощения, хотя смутно понимала, что извиняться ей не в чем и ничего постыдного в ее любви нет. Марфа исписала несколько черновиков, прежде чем получилось полное и удовлетворившее ее письмо.
Незапечатанный конверт с письмом на следующий же день был вручен Мелюхину лично в руки – несмотря на свою сдержанность, Марфа отличалась смелостью – с просьбой прочитать письмо в одиночестве. Вернувшись в тот день домой, Марфа была встречена гневным и ошеломленным взглядом матери, нашедшей в столе дочери черновики ее любовного признания. С того дня Марфа зареклась никогда не оставлять после себя вещественных доказательств какого-либо из своих действий, чтобы никому не давать возможности в дальнейшем манипулировать собой.
Мать трясла исписанными листами у самого лица Марфы, которое в первое мгновение приняло выражение испуга и обиды, а потом сделалось совершенно бесстрастным,
