– вот такая картина и получалась.
Это все отвлекало средства от жизни. Люди получали минимум, чтоб не умирать с голоду да иметь чем срам прикрыть и где жить.
В 1991 году советская экономика уже не могла вписаться в рыночную. Производила то, что никому не нужно – курам на смех.
Да, можно было что-то реанимировать, вложить деньги. И глядишь, те же воронежские экскаваторы продолжали бы выпускать. Как много чего еще. Но так уж получилось.
– В этой статье у вас представлены разные уровни анализа бедности как явления: экономический, политический, нравственный, бытовой… Вы сознательно выстраивали эти пласты?
– Да. А вообще, я работаю достаточно просто. Сначала приходит какая-то идея. Когда чувствуешь, в чем потребность у народа. Люди не понимают, почему одно должно быть разрушено, а что-то другое – возникнуть. Они просто говорят: «Все плохо. Есть нечего». Это же все воспринимается ими не на уровне теории. Приходишь в магазин, а там ничего нет. Ни кефира, ни колбасы. Зато танков у нас море, ракеты…
Читателям нужно объяснить, почему этот строй нас не удовлетворяет. Почему на прилавках пусто. Почему нельзя купить сапоги и приходится стоять в очереди за кучкой костей. Кстати, как-то я попытался описать все очереди, которые существовали в СССР. Советский человек всегда в них томился: в больших – на квартиру (25–30 лет), машину (до 15 лет), дальше – в хороший детсад, школу. Стоял в магазине, в парикмахерской… Везде. Это жизнь такая была. Жизнь в очереди. Поэтому требовалось разобраться – как так: ты пашешь-пашешь, а нужных тебе товаров нет? Их надо либо доставать, либо покупать втридорога.
Причем разъясняющие статьи, о которых мы говорим, печатались не в какой-нибудь заштатной газетенке, а в суперпопулярной «КП». Самой массовой в то время. Я считаю, сегодня необходимо возвращаться к той журналистике, которая действительно что-то анализирует, думает, предлагает. А не просто писать: убился, напился, развелся… Во всяком случае в газетах об этом читать уже никому не интересно. Потому они и вымирают.
– В статье, которую мы обсуждаем, вы снова используете яркий зачин: человек умер от инфаркта, поцарапав новенькие «Жигули». И снова – история из читательского письма?
– Уже не помню, в какой последовательности все происходило: либо сначала оно попало мне в руки, либо я попросил девушек из отдела писем подобрать подходящий случай под уже готовый замысел. Не важно. Нечто похожее было сплошь и рядом. Все так жили.
Мои родители тоже копили и в конце жизни купили подержанный «Москвич». Тесть и теща – чуть побогаче. Сначала у них тоже был старый автомобиль той же марки. А потом им дали «Ниву»! Тогда казалось: вот это машина! Помню, мы на ней впятером ездили Кавказ смотреть.
Понятно, что история живая. Сегодня ведь никто, если поцарапает свое авто, не пойдет умирать. А в то время это была такая роскошь. Повредил – инфаркт.
После такого яркого случая, зацепив
