статейку под названием «Уральские казаки», а он под веселую руку записал да и посвятил еще В. И. Далю. Бессовестны, вредны и подлы, наконец, такие списатели.
Шевченко Т. Г.
(…) пока уральцы на службе, все принадлежат к Церкви; как только чиновник получает отставку, сейчас обращается в раскол, чтобы приобрести популярность, которая ему тогда нужнее, чем милость начальства – популярность и слава сектатора дают ему вес и влияние в рядах оппозиции, ревниво охраняющей казачьи права и вольности.
Витевский, стр. 5
Он отказался выпить с нами чаю, – скромно и не объясняя причины (на Урале многие не пьют чаю, считая это грехом), но охотно взял яблоко, которое, впрочем, так и держал все время в руке (дело было еще до яблочного Спаса).
Короленко, V
Проклятов, как человек бывалый и обтертый, хоть и не решился бы есть из одной посуды с киргизом или калмыком, «с собачьей верой», но нашего брата не совсем чуждался, а признавал человеком, таки разве мало чем хуже себя. Поэтому он готов был есть с нами из одной чашки, пить из одного ковша (…) но хозяйка его была на этот счет других мыслей и старинных правил: за хлеб-соль она ни с кого и ни за что не взяла бы платы, потому что это смертный грех; но посуды своей она «скобленому рылу» не подала бы также ни за что, а полагала, что собаку, собачьей веры татарина и нашего брата-бритоусца можно кормить из одной общей посуды. Старик в этом не смел больно с нею спорить, а то бы она ему самому, как поганому, поставила щец на особицу, в черепке, как делывала каждый раз, когда муж приходил из походу, покуда не принял еще от своих очистительную молитву.
Даль
(…) в поездках моих по войску, я не нашёл в уральцах той нетерпимости и религиозной ненависти, которая вообще характеризует наши расколы. Не многие, разве, из числа отживших свой век или терпевшие в старые годы преследования за свои религиозные убеждения, смотрят недоброжелательно на так называемых ими никонианцев, большинство же не обнаруживает в отношении их, ни словом ни делом, враждебных чувств и сходится с ними несравненно легче, чем где либо. Женщины, впрочем, составляют и здесь главную опору раскола: оне несравненно изувернее мужчин, больше держатся старых обрядов и, пользуясь влиянием в семействах, стараются всеми силами поддержать старую веру. Странствующие раскольничьи попы, старцы и старицы, иночествующие в скитах находят в них постоянное сочувствие и поддержку.
Рябинин, стр. 281
Старина всегда была дорога и привлекательна для Уральского войска, потому что представление о старине напоминало ему золотой век казачества, казачьи вольности, свободу и народоправство. Совершавшееся на глазах казаков постепенное ограничение их прав и привилегий, отнятие у них автономии, порождали и закаляли в уральских казаках нетерпимость ко всякого рода новшествам: каждую новую меру, каждое распоряжение духовной и военно-гражданской власти уральцы встречали с недоверием, и, при первой возможности,
