и разрешение на работу – намного сложнее.
– Я знаю, – сказал Руди.
– Мой обычный пианист был недоступен, пришлось нанять кое-кого за свой счет.
– Прости, – сказал Руди, надеясь, что сменный пианист окажется надежным.
Сапожник не сводил с него глаз.
– Ты очень молодой.
С этим было невозможно спорить. Руди пожал плечами.
– Смени цвет волос, – сказал сапожник. – Отрасти усы.
– У меня нет времени растить усы.
– Ну, постригись, – сказал сердито сапожник. – На парикмахера время есть? Измени свою внешность. Никто не похож на свою фотографию на паспорте, иммиграционная служба становится подозрительной.
– Может, шляпу надеть, – сказал Руди.
Сапожник еще долго смотрел на него, потом грустно покачал головой. Пошел к телефону и принялся что-то прокручивать на тап-клавиатуре.
– И, конечно, в Зоне бумажные паспорта, – сказал он, пристально глядя на экран телефона. Покачал почему-то головой, ткнул в тап-клавиатуру несколько раз. – С кремнием куда проще.
– Вроде должно быть сложнее.
Сапожник снова покачал головой. Побарабанил по телефону костяшками пальцев.
– С кремнием все можно сделать здесь. С бумагой… ну, нужно найти правильную бумагу, правильные чернила, правильные печати… намного сложнее.
– Ясно, – сказал Руди.
– Мой пианист за десять минут хакнул компьютер погранслужбы Зоны и обновил записи по твоей легенде. Где тут безопасность?
– Ясно, – сказал Руди.
– Вот бы все и делали такие паспорта, – продолжал сапожник. – Кремниевый паспорт может хакнуть любой пианист, но для того, чтобы работать с бумагой и чернилами, нужен художник.
– Ясно, – сказал Руди.
Сапожник отвел взгляд от экрана.
– Ты-то, наверное, думаешь, что все на свете знаешь.
– В этом меня обвиняют впервые, – ответил Руди.
Окно мастерской сапожника выходило на городской пейзаж: острые крыши, изломанные трубами и сотнями разнообразных антенн радио, телевидения и спутников. В отдалении Руди видел краны верфей Гданьска. Верфи разорились еще в начале столетия, и теперь эту землю занимали модные жилые кварталы, студии художников и маленькие дизайнерские фирмы, предназначения которых никто не знает. Подъемные краны сохранили как исторические памятники, хотя никак не могли договориться, кто должен за ними следить, так что они медленно и тихо ржавели.
Мастерская художника, очевидно, была одной из множества времянок Централя, которую арендовал на ежемесячной основе стрингер для любой цели, какой потребуют обстоятельства. Пыльная каморка наверху жилого кирпичного здания, выстеленная линолеумом, который, наверное, остался здесь со времен Второй мировой войны. В углу стояли ящики из-под чая, у окна – древняя деревянная лошадка-качалка. Все инструменты сапожника можно было упаковать в два дипломата средних
