И тут девчонка с носом-пуговкой и улыбкой дебютантки крикнула «Эй» и налепила жвачку на салфетку у меня на коленях – трансу конец.
Я неделями не поднимала головы. Попросила поставить мне как можно больше смен, и все равно возникла пугающая задержка с деньгами, пришлось ждать начала нового периода выплат. А когда он начался, зарплату я получила урезанную – из-за обучения и испытательного срока. Денег кот наплакал. С первой зарплаты я купила подержанный топчан за 250 долларов у пары, которая съезжала из квартиры этажом ниже.
– Не беспокойся, – сказали они, – клопов там нет. Он полон любви.
Топчан я купила, но меня любовь обескураживала больше клопов.
На другом конце спектра ресторанного «белья» – «ручники», так тут называли вафельные полотенца, использовавшиеся для протирки… ну… чего угодно. Каждый новый смотрящий начинал урок с вопроса «Про ручники тебе объяснили?», а когда я говорила «Да», отвечал: «Кто? Ну, этот вечно напортачит. У меня есть тайная заначка». Я заучила четыре разные мудреные системы управляться с тем, что, по сути, являлось тряпками, которые держали под замком.
Их вечно не хватало. Никогда не удавалось найти какое-то равновесие, добиться, чтобы на кухню и в бар их попадало поровну. На кухне всегда требовалось еще и еще. При подготовке зала забывали принести, сколько нужно, или бармены вдруг ударялись в санитарный загул. Неизбежно забываешь приберечь несколько для себя. Тот, кому не хватило ручников, вправе на тебя наорать. Когда просишь у менеджера еще, на тебя снова орут – за то, что растратила все ручники еще до начала смены. Если поклянчить (а клянчат все), менеджер отопрет шкаф и отсчитает еще десять. Никому на свете про лишние десять ручников нельзя говорить. Ты их прячешь, а потом героически выдаешь в кризисных ситуациях.
– Кухня – это храм, – заорал на меня Шеф, когда я задала вопрос моему смотрящему. – Никакой болтовни, мать твою!
На кухне блюли тишину. Входили на цыпочках. Одному только Говарду дозволялось обратиться к Шефу напрямую во время смены. Иногда такое пытались проделать другие менеджеры, и им едва не откусывали голову. Возможно, тишина помогала поварам, но из-за нее научиться чему-то сложному становилось невозможно.
Между сменами я ходила в «Старбакс», где пахло, как в туалете, и выпивала одну чашку кофе. Вечером выходного дня я покупала «корону» в бодеге и пила, сидя на моем топчане. Я так уставала, что не могла допить бутылку. Бутылки – полупустые или с теплым пивом на донышке – запрудили мой подоконник, пиво выглядело как моча, свет сквозь него сочился желтый. В ресторане я прятала в сумочку куски хлеба и по утрам делала себе тосты. Если у меня выпадали двойные смены, я в пересменку дремала на скамейке в сквере. Я спала как каменная, бездыханным сном, мне снилось, что я ухожу под землю, и я чувствовала себя в безопасности. Иногда я возвращалась в ресторан со следами от травинок на щеке.
Никаких имен. Я никого не знала. Я выискивала любые приметные черточки: татуировки, кривые или сверкающие от пасты зубы, цвет помады, акцент, некоторых я узнавала по походке. Нет, мои смотрящие
