style="font-size:15px;"> – Стихи…
– Ваши? – спросил Сенин, с облегчением усаживаясь на табуретку, последствия болезни давали о себе знать.
– Мои.
– Ну-ну, – взял страницы Сергей, чувствуя уверенность, с которой привык смотреть на чужое творчество.
Солнце алеет.
Не время быть
Ни вашим, ни нашим.
Время выть
Радостным маршам…
– Чепуха. Плохой Маяковский. А ниже этого, я вам скажу, падать уже некуда.
– Ну, знаете!.. – она вспыхнула, со злобой посмотрела на него.
– Женщины не могут писать стихи, – безапеляционно заявил Сенин, глядя ей в лицо. – Это моё твёрдое убеждение.
По русалочьим глазам пробежали искры гнева.
– Женщины могут всё, – твёрдо сказала она.
– Нет. Они не могут зачинать детей и писать стихи.
– Вы избалованный богемный болтун и тут, вообще, по недоразумению.
– Где это «тут»?
– В анархической армии.
– Ну, это как посмотреть.
– Тут и смотреть не на что.
– Это вы про меня «смотреть не на что»?
– А про кого же ещё?
Сенин расхохотался, вспоминая сон.
– Вы, как всегда, удивительно красноречивы.
– Вы видите меня впервые в жизни. Что значит это ваше «как всегда»?
– Да то и значит, мадемуазель.
– Пустота, – бросила она ему. – Надутый пузырь.
– Как вам будет угодно, – он, хохоча, хлопнул ладонями по столу. – Не смею больше задерживать.
С щеками, красными, будто с мороза, Вика вышла, не затворив за собой дверей.
Исписанные ею листы остались лежать на столе.
В следующем номере «Чёрного знамени» вышли стихи, подписанные «В. Воля». В них не много осталось от изначального варианта, но это были её стихи, и стихи были хорошие.
Потом Сенин время от времени видел Вику. То она ехала в тачанке, то скакала верхом, то чинила заклинивший пулемёт, то перевязывала раненого. Он видел её выносящей ребёнка из горящего дома и расстреливающей человека.
Последнее особенно поразило Сенина.
– Встать, – сказала она.
Человек поднялся с колен.
– Обвинение в мародёрстве и насилии доказано революционным судом и обжалованию не подлежит. Приговор в исполнение приведу я, лично.
Она достала маузер.
– Выпрямись, сейчас тебя убивать будут. Хоть напоследок как человек плечи расправь. Обвиняемый, серый мужичонка с ломаным-переломаным носом и остриженной клоками головой выпрямился.
Она выстрелила один раз, и он упал мертвее точильного камня.
– Закопать, – бросила она, резким поворотом головы перекидывая косу за спину.
Она худела. Щёки вваливались, руки тончали.
– Война ест людей, –
