комната во втором корпусе, ключи возьмете у коменданта. Вам необходимо будет пройти первичное обучение на карантинных курсах, после чего вы получите право перемещения по всей территории университета, за исключением лабораторных корпусов. При желании можете пройти платные ускоренные курсы каждый вечер с восемнадцать ноль-ноль, в течение недели, за исключением субботы и воскресенья. Так же вы можете подать документы на заочное отделение с прохождением обучения три с половиной года, при условии конечно…
– Спасибо, я воздержусь. Что мне нужно знать еще?
– Комендантский час в карантинной зоне отсутствует, бесплатное питание один раз вдень с четырнадцати ноль-ноль, кстати, – он взглянул на часы и зашуршал бумагой. – Вы страдаете какими-нибудь фобиями, проходили ли лечение в психиатрическом стационаре или стояли на учете?
– Бог миловал! – я улыбнулся, дежурный, что-то пометил в журнале. Студенты громко засмеялись, возможно, над чем-то своим.
– Завтра в девять у вас консультация у психолога. Кабинет четырнадцать. Что ни будь еще?
– Да, – я поднялся, – куда мне идти сейчас?
Дежурный пожал плечами и махнул рукой в неопределенном направлении и я, подняв с пола дорожную сумку, неторопливо побрел к выходу.
Над самой дверью во всю стену растянулась репродукция гравюры Фламмариона, раскрашенная с почти подлинной достоверностью. Все тот же пилигрим стоял на коленях у края мира и смотрел сквозь купол неба на хаос вселенной. Картина знакомая из школьных учебников и явно показывающая дремучесть христианского средневековья, являющаяся насмешкой на самой собой и толкователями смысла, воспринимающими ее всерьез. Для миллионов созерцателей гравюры все еще оставалась секретом ее поддельная сущность. Написанная в конце XIX века, она никак не могла символизировать Средневековье, и была, по сути, карикатурой на тех же прагматиков.
Здесь на Краю все это тем более не имело смысла.
По впечатляющему полотну поползли тени, гораздо быстрее, чем положено. Я обернулся. Зал опустел, исчезли даже студенты, а дежурного заменила табличка «обед» из оранжевой бумаги. В широких окнах пронеслись все те же тени от деревьев, и стало темнеть. Не как во время затмения, на которое я сперва несправедливо грешил – окна наполнились ярким закатом, а затем сумраком дождливого вечера. Часы показывали без четверти полдень.
– Недавно у нас?
– Простите? – я обернулся. Парень с такой же дорожной сумкой, как и у меня, стоял в полушаге за моей спиной и показывал на гравюру.
– Обычно никто не обращает внимания, только приезжие. А жаль, красиво. Каждый раз останавливаюсь, – он шагнул ко мне и протянул руку. – Мартин.
– Богдан.
Мартин излучал уверенность и непомерное счастье. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы решить, будто Край – лучшее место во всей Вселенной. Он лучился энергией, и даже хилый свет из дождливого окна ухитрялся
