ты что? – тихо спросила она.
– Я покончил с ним, – сказал Джон. – Я покончил с королевской службой. Я пошел на эту службу, чтобы доставить удовольствие отцу. Я мечтал работать с великими садами. А такую возможность я мог получить только от короля. Ну и, кроме того, во времена моей юности практически не было других вариантов получить хорошую работу, только для короля или при дворе. Но если я останусь на этой службе, я погибну. Я садовник, а он не отпускает меня работать в саду. Он хочет, чтобы все участвовали в его маскараде, каждый обязан тащить или штандарт, или копье. И он не остановится, пока все мы не погибнем или не проиграем окончательно или все не убедятся окончательно в том, что он помазанник Божий на земле и не может ошибаться.
Эстер быстро оглянулась на кухонную дверь. Дверь была плотно закрыта, и все в доме крепко спали.
– Я видел, как мой отец отправлялся на верную смерть, когда он был на службе герцога Бекингема, и я видел, как он вернулся домой, а спасла его только смерть господина, – продолжал Джон. – Я видел его глаза в тот день. Он никогда так и не оправился после смерти герцога. Он никогда уже не был прежним. Потеря герцога бросила тень на нашу семью. Отец разрывался между облегчением при мысли о том, что сам он выжил, и горем оттого, что герцог мертв.
И тогда я поклялся, что никогда не повторю его судьбу, я поклялся, что никогда не свяжу себя обещанием быть верным кому-то до самой смерти. И я вовсе не шутил. Я никогда не буду таким слугой. Даже для короля. Особенно для такого короля, как наш, который не способен наградить за службу и которому всегда мало. Он не остановится, пока последний из его слуг не ляжет перед ним бездыханным. Но даже и тогда он будет ожидать чуда, надеяться, что Господь пошлет ему еще пехотинцев для его ненасытного театра. С меня хватит. Я больше не могу этого вынести.
– Но ты же не встанешь на сторону парламента? – в ужасе отшатнулась Эстер. – О Джон, ты же не пойдешь против короля?
Он покачал головой:
– Я не перебежчик. Я не буду сражаться против него. Я ел его хлеб, и он называл меня своим другом. Я видел, как он плакал, и я целовал ему руку. Я не предам его. Но я отказываюсь играть роль в его отвратительной пародии.
– Ты останешься здесь, тихо и спокойно дома, с нами? – спросила она.
Но тяжесть в груди, давившая на сердце, подсказывала ей, что он не останется.
– Как я могу? – спросил он ее. – Люди знают, кто я. Они спросят, кому я служу. Я не отрекусь от него – я не Иуда. А он пошлет за мной.
Джон кивнул:
– Рано или поздно он заметит, что меня нет при дворе, и он снова пошлет за мной.
– Что же нам тогда делать?
– Мы уедем в Виргинию, – с решимостью в голосе сказал Джон. – Мы все. Сядем на корабль, как только будет такой корабль. С собой возьмем все, что сможем унести, и остальное оставим. Оставим дом, сад и даже редкости. Выберемся из этой страны, и пусть она тут разваливается на части. Я не хочу этого видеть. Меня здесь не будет. Я не
