людей спасаются бегством от городской жары; ФБР объединяет силы с полицией штата, чтобы ЛЕТАТЬ САМОЛЕТАМИ „ЭР ФРАНС“».
– Занятно, – сказал Джон.
– Ну, это не самая удачная из моих комбинаций. Сейчас я составлю кое-что лучше. Минутку.
Музыка Фрэнсиса становилась все громче, вводя самого исполнителя в подобие транса. Из-за усилий, прилагаемых к пению, из его горла вылетели два сгустка мокроты, но он сумел на лету поймать их тыльными сторонами ладоней, при этом не сбившись с ритма.
– Мистер Уайлдер! – позвал из коридора Чарли.
Он цепко держал за локоть Спивака – то ли его подбадривая, то ли сдерживая, – а Спивак сердито щурился и так бурно дышал носом, что голова его слегка дергалась при каждом вдохе.
– Мистер Уайлдер, – сказал Чарли, – доктор Спивак будет рад, если вы составите ему компанию за ужином этим вечером.
– Ладно, ты можешь сидеть за столом рядом со мной, – сказал Спивак, когда они вместе вошли в душное помещение столовой. – Но больше не задавай мне вопросов. И вообще чтоб никакой гребаной болтовни, усекаешь?
Воскресным утром Уайлдер был вырублен.
Все произошло так внезапно, что впоследствии он не смог воссоздать картину событий и понять, что могло спровоцировать столь яростный приступ отчаяния, возмущения и ярости. Он позавтракал, получил «угощение» и «казенную сигарету», а затем стоял в одиночестве у одного из серых окон, глядя в никуда, и вдруг услышал вопль: «Дерьмо!.. Дерьмо!» Он не сразу узнал свой собственный голос. Затем, сделав шаг назад, он высоко задрал ногу и нанес удар босой грязной пяткой по предохраняющей стекло сетке из стальной проволоки. На сетке образовалась вмятина, что его приободрило, и он продолжил наносить удар за ударом, углубляя вмятину и сопровождая эти действия хриплым криком: «Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!..» Лишь очень смутно ему слышались другие голоса поблизости: «Потише, парень! А ну-ка уймись!» – и только когда его схватили за руки санитары, он понял, что дело дрянь.
– Эй, Чарли! – громко звал кто-то. – Чарли!
И тот не замедлил явиться, сердито раздвигая толпу. Под лампой он остановился, чтобы нажать на поршень шприца, пока на кончике иглы не блеснула капля. Санитары спустили с Уайлдера штаны, и подоспевший Чарли всадил укол ему в ягодицу.
– А ведь я вас предупреждал, мистер Уайлдер, – сказал он. – Я советовал вам сдерживать свои эмоции.
Дверь камеры приотворилась ровно настолько, чтобы туда можно было впихнуть Уайлдера, и тотчас захлопнулась; в замке лязгнул ключ. Уайлдер задыхался; он с большим трудом смог натянуть пижамные штаны, ползая на четвереньках по мягкому полу; а потом препарат начал действовать – накатываясь на него тяжелыми волнами сна, похожего на погружение в пучину, – и, прежде чем завалиться на бок, скрючиться и сгинуть в этой пучине, он успел подумать, что никогда в жизни не чувствовал себя так паршиво. Ничего хуже этого с ним еще не случалось.
– …Уайлдер! Эй, поднимай задницу, парень.
Эти слова могли прозвучать как десять минут, так и десять часов
