style="font-size:15px;"> – Я не посетитель, я… Короче, доставьте это в палату, отдайте копу у двери и скажите ему, что это для Чарли. Сделаете?
– Да, это я могу.
И дверь лифта затворилась.
– Сукин сын наверняка прикарманит сигареты, – проворчал Уайлдер. – А если все же передаст копу, тот заберет их себе. Надо было настоять и подняться туда лично. Я должен был действовать решительнее.
– Джон, оно того не стоит. Ты ведь понимаешь, что это не имеет значения?
– Нет, имеет. Такие вещи как раз имеют значение, вот и все.
Когда же они, пробравшись через все коридоры и приемные, наконец вышли на свежий прохладный воздух Первой авеню, Уайлдер выдохнул: «Ого!» Потом он сказал: «Боже мой!»
Была вторая половина ясного сентябрьского дня, и никогда прежде воздух улицы не казался ему таким сладостным. Высокие здания устремлялись в синее небо; меж ними кружили и планировали голуби; чистенькие автомобили и такси проезжали мимо, перевозя здравомыслящих, невозмутимых людей, которые здраво и невозмутимо занимались делами этого большого мира.
– Я припарковался за углом, – сказал Борг. – Доставлю тебя домой в момент. Джон? Что еще на этот раз?
Уайлдер остановился, чтобы прочесть надпись на извлеченном из кармана клочке бумаги: «Генри Дж. Спивак, врач», а ниже адрес и телефонный номер.
– Ничего, – сказал он, разжимая пальцы; бумажка, вертясь, опустилась на пыльный асфальт. – Ничего. Это не имеет значения.
Глава третья
«Загородные владения» Уайлдеров представляли собой дощатое бунгало и земельный участок в пол-акра на западном берегу Гудзона, в пятидесяти милях вверх по реке. По соседству располагались такие же хибарки, а прикрытием от посторонних глаз служили густые заросли кустов и деревьев с трех сторон дома и высокий, грубо сработанный забор с четвертой, что и создавало столь ценимое ими уединение. Неподалеку находилось озерцо, пригодное для купания.
Но самой лучшей, самой вдохновляющей частью загородной поездки была езда как таковая, когда они пересекали мост Джорджа Вашингтона и долго катили по трассе, любуясь пасторальными пейзажами. Что же касается прочих радостей семейного отдыха, то здесь их ожидания никогда не оправдывались в полной мере.
– …Между прочим, это мое любимое время года, – говорила Дженис, – когда воздух снова становится свежим после летней жары. Еще лучше будет через несколько недель, в пору осеннего разноцветья – все эти золотые, оранжевые, красные тона, – но и сейчас лес выглядит чудесно.
– Мм, – отозвался Уайлдер.
После его вчерашнего возвращения домой из больницы Дженис очень много говорила – в основном лишь ради того, чтоб избежать тягостного молчания, поскольку Джон был неразговорчив: только потягивал бурбон и смотрел из окна на улицу либо с некоторым изумлением озирал многочисленные полки, плотно забитые книгами.
– Пожалуй, – произнес он сейчас, сделав над собой усилие. – По мне, так нет отдыха лучше, чем просто валяться
