декабря,Захрустеть леденцом на зубах.
Тишина.
Или где-то собачий мне слышится брех.
Или Бог.
Ибо надо же слышать и слышаться в этом миру.
Ибо надо же слышать и слышаться в этом миру.
Быть собакою певчей.
Быть собакой.
Иль певчей вперехлест голосить на юру.
На юру.
На кресте
Поюродствовать,
На звезду и за суку повыть.
«Пес твой, вою, эпоха» –
Вознесенский.
Но волчьего в нас не избыть, Вознесенский.
Тишина.
Зачерпнуть декабря,
Захлебнуться,
Застыть декабрем.
Каждый год под картечью, как мухи.
Но, может, к весне оживем
И всплывем.
Это время
Подводит нам вымя,
Но дульным зрачком
Ввергнет,
Как перчатку нас вывернет,
(кажется, Вознесенский),
Ввергнет.
Щенячье и сучье зачтет, Вознесенский.
Соловья
раз спросили:
Что роза ему, соловью?
Как поэту Россия –
На шипу
(Топ и шип).
Но люблю,
Но пою.
Жизнь подобна свирели.
Свирель свирепей в унисон
В декабри и в сирени,
И в горе, и в роды,
И в стон
Этой самой эпохе.
Приложиться к тугому соску
(Жизнь, зашедшую в похоть,
Петь.)
Богородицу?
Б…?
Но сосу.
На 25-летие Борису Куприянову, родившемуся в г. Пушкине
Где двадцать пять –
Там вот еще чего:
Помимо связного уже полета
Души, которая расщеплена в перо,
Где двадцать пять вокруг пера свело,
А сколь еще –
уж не твоя забота.
Где двадцать пять –
Там царскосельский бог.
Ах, как он там!
«При кликах лебединых».
Я музу пробовал
На молодой зубок!
Я разумею – пробовал свой век,
Мы вслед за ним,
А в осень – особливо.
Люблю тебя, литейная пора,
Где медь тяжелоструйная крылата.
Душа не сякнет,
Девою разбита.
И это чудо
Нами пережито
До черноты обугленной
Ствола.
Люблю тебя,
Литейная пора.
Сопротивление
Ничего не остается,
Кроме разве ждать весны.
Где-то там она пасется,
Синеблядиком цветет.
Мальчик Боря Куприянов
Щекочет прутиком ее,
А вокруг блюют барашки
В зеленеющих полях.
Ни хрена себе зима,
Во морозы забодали.
Завелись и забалдели
От российского вина.
А с бардака и на работу
Благолепствовать,
Рабеть.
Век велеречив в блевоту.
Стерном. Стервой закусить.
Еще немножечко – и мы переживем.
Мы
