style="font-size:15px;"> – Того его кузен не ведает. Но он поведал мне одну интересную информацию. Вроде кто-то сказал его брату, что на картине кто-то из панов Огинских. Поэтому есть подозрение, что Ковальский, до того как таинственно исчезнуть, продал картину кому-то из Огинских. По логике получается именно так.
– М-да, уж, – почесал подбородок Михал, – ниточка не то, чтобы очень заметная, но есть. Стало быть, нужно периодически связываться со всеми Огинскими?
– Так, – просиял пан Дворжецкий, – нужно списываться с ними! Может картина вскоре где-то у них и объявится! А может она уже у Огинских?
Несвижский князь лишь покачал головой. В принципе, какой-то просвет в самом деле появился, но ничего конкретного пока что так и не вырисовывалось. Оставалось лишь ждать да слать Огинским листы.
Михал вышел от Дворжецкого и зашагал по мокрой мостовой Королевской улицы. В польской столице только что прошел первый майский ливень с грозой. Брызги от проезжающих карет летели во все стороны, и прохожие в ужасе отпрыгивали, жались к стенам домов, чтобы их не заляпало грязной водой. Но Михал шел, не обращая на лужи и брызги никакого внимания. Он чувствовал странное равнодушие. Ему больше не хотелось разыскивать пропавшую картину «Литовский всадник» или пусть даже «Огненный всадник», как называл ее Рембрандт. Все это нынче казалось Несвижскому князю мелким, глупым, несвоевременным. Он думал о Вишневецком, о больном сыне Богусе и о вполне здоровом Алесе, который так похож на отца и растет живым и крепким юношей, не зная чей он сын на самом деле… Война, интриги из-за Собесского и Яна Казимира, здоровье детей, отношения с Катажиной… Михалу хотелось послать все это к черту и вернуться в те годы, когда его взор так радовали полотна голландских мастаков и сам он в тайне мечтал стать живописцем. Ну, хотя бы таким, как его друг Вилли Дрозд. Вилли Дрозд… сложивший голову в боях за свою родину, которую так любил, живя в своих голландиях и италиях! «А я занимаюсь всякой дребеденью, грязью, – думал Михал, хлюпая башмаками по лужам, – прав был Самуль Кмитич, не свободны мы, Радзивиллы! Ой, не свободны!»
Глава 6. Рославль и Росиены
Кмитич прощался с Еленой, стоя под сенью лап высокой старой ели в глубине леса. Он только и ощущал, что запах хвои и пряный аромат волос Елены. Где-то далеко, в лагере повстанцев Багрова заржали кони. Но ни Белова, ни Кмитич даже не обратили на это внимание. Кмитич сжал в ладонях её руку.
– Прости меня.
– За что? – Елена серьезно посмотрела ему в глаза. И тут же догадалась.
– Из-за этого расстрелянного тобой Буя?
Кмитич молча кивнул.
– Да и вообще за всё. Налетел как ветер. Делов натворил, и вот уезжаю, – виновато заморгал Кмитич, словно провинившийся мальчишка. Елена усмехнулась. Прильнула щекой к его рукам.
– Наверное, Самуль, ты был прав. И что приехал неожиданно, как ветер, и что этого изменника расстрелял… Мы же тут совсем одичали в своем лесу. Приметы… Чудо… Чудо – это когда
