сдал: похудевшее и слегка одрябшее лицо словно пряталось в бурых кустах пышного парика, а под глазами короля появились мешки… Заметно изменилась и королева, явно пополнев, и ее второй подбородок, пожалуй, выдавал ее настоящий возраст – за пятьдесят.
– Боже! Ты стал таким мужественным! Кажется, даже вытянулся! – восхищенно гладила королева руку Михала. Несвижский князь смущенно улыбался, кланялся, целовал королеве ее холодную кисть. К своим двадцати семи годам Михал, и вправду, уже не смотрелся тем розовощеким романтичным юношей, каковым выглядел даже в свои двадцать пять. Теперь его манеры чем-то напоминали Богуслава, с которым Михал часто общался в последнее время. Голос и взгляд стали более уверенными и не такими пылкими, как в юные годы. Розовые мальчишеские щеки приобрели более резкие черты, посинев от постоянной легкой небритости – так советовала Михалу жена Катажина, мол, тебе это придает больше мужества. Гладкие почти девичьи кисти рук ныне стали жилистыми и крепкими. Каштановые, слегка выгоревшие на солнце и пожелтевшие на концах волосы длинной копной ниспадали на грудь. Но зеленые глаза под черными выразительными бровями были все такими же, как и в былые годы – большими, живыми, чуть кроткими.
Тем не менее, Михал, которого король изначально сам предлагал на роль гетмана, все же казался королевской волевой жене несколько мягковатым и больше гражданским человеком, не достаточно жестким. Мария Гонзаго скорее всего была права, когда сказала мужу, что пост польного гетмана либо испортит, либо погубит «милого хлопчика», как она часто называла Михала. Впрочем, сам Михал так не считал. «Я давно вырос, уже сам отец, а ко мне, похоже, до сих пор король и королева относятся как к милому ребенку», – так думал он. И был тоже, отчасти, прав. Сейчас Мария Гонзаго и в самом деле осознавала, что «милый хлопак» уже давно преобразился в молодого красавца-мужчину.
– Как там ваше многолюдное семейство? – продолжала интересоваться королева. – Как растет твой Богусь?
– Дзякуй, Ваше величество. Божьей милостью и молитвами! – кисло улыбнулся Михал.
Богуслав Криштоп родился слабым и болезненным мальчиком, врачи постоянно наблюдали за ним, но в последнее время стало очевидно, что ребенок явно отстает в развитии от своих сверстников. Правда, об этом Михал и Катажина предпочитали не распространяться. Увы, разве можно такие тайны хранить в Литве, где, кажется, шляхта все друг о друге знала!? Знали литвинские князья и то, что сразу за Богуславом Криштопом у Михала родилась девочка, которую назвали в честь матери Михала Феклой. Но девочка тут же умерла. Это еще больше ввергло в уныние и Катажину, и Михала.
– Это уже не простое совпадение, – серьезно говорил Михал врачам, – почему у Катажины стали рождаться такие слабые дети?
– Она часто рожала раньше. Видимо ее организм ослаб и требует лечения и восстановления, – пожимали врачи плечами, – ей бы воздержаться от зачатия, все-таки шесть родов…
Королевская
