повесить двух крестьян, помогавших повстанцам Багрова провиантом и оружием. С тех пор повстанцы и пытались поймать да судить предателя. Но изловить этого всегда сверх-осторожного пана не получалось. Кмитич, если честно и забыл про него, но вот, услышав имя, узнав, что Буй в плену у Елены, оршанский полковник не на шутку удивился. Удивил и ответ Елены – отпустить предателя.
– Почему отпустить? Как отпустить? Вы его поймали после трех лет охоты, и вдруг отпустить? – забросал Кмитич Елену вопросами.
– Верно, – та старалась не смотреть в глаза Кмитичу. – Отпустить. Мы его вешали, но веревка оборвалась. Значит, вешать нельзя. Значит, не виновен.
– Так, – уткнул руки в боки Кмитич, – а ну, приведите этого голубчика сюда!
Через несколько минут два рослых хлопца с саблями и пистолетами за поясами доставили связанного по рукам Григория Буя. Коренастый и тучный, с длинными темными усами и трехдневной щетиной на щеках, Буй зло зыркал из-под мохнатых белесых бровей, взглядом пойманного волка. – Развяжите ему руки, – приказал Кмитич. Его послушались, словно он был первым командиром здесь. Елена молчала, лишь внимательно наблюдая за действиями Кмитича. Тот взял веревку, с силой дернул ее, веревка порвалась.
– У вас вереки прогнили в вашем лесу! Новые нужны, – обратился к Елене Кмитич, – и никакое это не Божее чудо. Это влага, сырость и вес этого ублюдка. Вот что это!
– Есть неписанные законы… – начала Елена, но Кмитич ее прервал: – Я вижу только гнилые веревки, – грозно сказал Кмитич, швыряя на траву под ноги Елены порванные путы. – Я также вижу человека, казнившего двух наших честных людей. Может, и еще кого казнил за те годы, что я тут отсутствовал? Ведь наверняка казнил! Не сидел же этот царев служка, сложа свои кровавые ручонки! Выслуживался!
– Верно, – сказал кто-то за спиной Кмитича, – два раза возглавлял крупную охоту на нас, курва.
Елена молчала. Трое повстанцев также молчали, растеряно глядя то на Елену, то на Кмитича. Молчал и ротмистр Сорока, явно озадаченный.
– Веревка порвалась, вешать его нельзя, – повторила, хмуро посмотрев на Кмитича Елена. Она хотела еще что-то сказать, но Кмитич вновь ее перебил: – Добре, пани Елена. Вешать не будем!
И тут Кмитич молниеносно выхватил из-за широкого кожаного ремня пистолет, взвел замок и выстрелил вупор старосте прямо в грудь. Тот охнул и рухнул как сноп. Все вздрогнули, недоуменно глядя то на упавшего Буя, то на Кмитича. Впрочем, лицо Елены вновь ничего не выражало.
– Изменникам смерть! И никакой Господь Бог не явит никакого чуда, чтобы оправдать предателя, за которым мы безуспешно охотились три года! – голос Кмитича звучал жестко, глаза блестели холодной сталью… Только что все видели милосердного доброго пан Кмитича, а вот уже совсем другой человек, жестокий, карающий, злой. Сорока тут же вспомнил сцену расправы над Гонсевским. Сцена показалась ему похожей, пусть и обстоятельства и причины разные. Он отвернулся, перекрестившись… –
