же, герой, спас крестного в свое время. Но чего сейчас-то так сильно на него взъелся? Какую благодарность он ждет? Чего ему не хватает и чего не заплатил Ян Казимир? Боже! Как это низко и подло ждать некую огромную благодарность за раз содеянное добро! Почему так корыстно и бестыже устроен свет!?.. Михал тяжело вздохнул, страдальчески взглянул на Богуслава, явно не желая пить вонючий ром.
– Так выпьем за то, чтобы Любомирский нас не подвел, – Богуслав поднял ром, чокнулся с Михалом и залпом выпил, слегка скривившись, запил кофе. Михал же поперхнулся и закашлялся. Большей дряни он в жизни еще не пил…
Воевать Пацу, к счастью, не пришлось: Свидерский распустил свою конфедерацию, и вот теперь литвины объединялись, чтобы вдарить по основному врагу, укрепившемуся на восточном берегу Днепра. Здесь окопалась почти стотысячная армия Московии, против которой литвины и поляки смогли сообща выставить всего лишь тридцать две тысячи ратников. Да, какие бы трудности ни переживал московский царь, население его страны, в два с половиной раза превышающее довоенное население Великого Княжества Литовского, Русского и Жмайтского, все же смогло наскрести приличные силы для нового пушечного мяса. Ну, и исчезнувшие серебряные и золотые монеты возымели свое магическое действо: имелось и достаточно наемников, на которых последние золотые да серебряные монеты и ушли. Таким образом, в 1663 году под рукой царя в восточной Литве насчитывалось с учетом лояльных к царю казаков все 122 000 человек. Ну, а если к этой силе прибавить гарнизоны, все еще сидящие по захваченным литвинским крепостям и городам, то общие силы царя насчитывали в Литве более двухсот пятнадцати тысяч человек. Огромная армия, выбить которую тридцатитысячной литвинской казалось абсолютно нереальной задачей. Вот почему Хованский считал, что теперь его черед расквитаться за нанесенные поражения. Вот почему держался столь самоуверенно и дерзко с Кмитичем. «Сейчас мое время, – писал царю Хованский, – дай мне, светлый государь, побольше ратников и оружия, и я клянусь, что приведу тебе живым или мертвым полковника Кмитича, а его хоругви брошу к твоим пресветлым ногам!» Но и царь осторожничал в раздаче людей Хованскому. Какой бы большой ни была московская армия в Литве, у литвинов была и своя огромная сила, куда как больше пугавшая московских воевод, чем даже армия ВКЛ: это повстанцы, простые литвинские крестьяне, городские мещане, мелкая шляхта, сидевшие по лесам и вёскам. Никто толком не мог сказать, сколько же действует по всей стране этих повстанцев. Пятьдесят ли тысяч? Сто, а может и все двести тысяч? За одну лишь осень 1662 года армия царя потеряла при нападении «лесных братьев» убитыми и пленными, а также покалеченными до тридцати пяти тысяч своих желдаков, стрельцов и казаков. Повстанцы действовали дерзко, быстро, устраивали засады, ловушки и не вступали, как литвинская армия, в открытые бои с захватчиками. Повоевав в отряде Багрова, Кмитич также понял, что страну спасут скорее они, повстанцы, чем малочисленная армия Речи Посполитой с ее вечными передрягами
