весёлыми трелями дроздов, синиц и прочих птичиц под ликующие фанфары хэппи-энда…
Ну, а мне и тут, как всегда, повезло – ведь тебя в моей жизни было куда больше, чем меня в твоей.
Начиная с момента, когда ты пнула меня в нос пяткой, проворачиваясь в животе своей матери.
И я ощутимо помню, как нёс тебя из роддома в плотном стерильном коконе.
А в ясельном хороводе вокруг новогодней ёлки ты была самой красивой, в гладкой стрижке пепельных волос, в чёрном жилетике, красных колготках и в маленьких чёрных валеночках.
И хорошо помню, как приезжая на выходные, я водил тебя в безлюдный детсад – кататься на железных качелях, и они вскрикивали ржавым, терзающим душу стоном над опавшими листьями игровой площадки.
Потому что я был уик-эндный папа.
Пахал на стройках в соседней области, чтобы заработать нам квартиру в СМП-615 и зажить своим домком, своим ладком.
А в один из приездов, лёжа в узкой, как коридор, спальне, которую тёща и тесть выделили нашей молодой семье в своей 3-х комнатной квартире, выслушал я на супружеском ложе рассказ моей любимой молодой жены, как на неделе кто-то из знакомых позвал её кататься на его «волге» и увёз далеко за город, аж в Заячьи Сосны, и там, под негромкую музычку радио в приборной доске, откупорил бутылку шампанского, а она отпила и грустно сказала: «Отвези меня обратно, пожалуйста.»
И он безропотно завёл мотор…
Жена закончила шептать о своей супружеской верности, а я лежал навзничь, погребённый рухнувшими стенами спальни, в дальнем углу которой неслышно спала ты в своей решётчатой кроватке, и сердце моё стиснулось и обернулось камнем, чтобы не лопнуть под этой тяжестью; кромешная тьма-спасительница скрыла холодную слезинку, что выкатилась вдруг из уголка глаза, и тихо сползла по виску, чтоб затеряться среди корней волос.
Последняя слеза в моей жизни…
Позднее, намеченным ею путём пролегли морщины, но слёз уже не было никогда, ни в одном глазу, ни в каком направлении. Кроме тех, что выжимаются ветрами, но такие не в счёт.
( … об чём кручинишься, болезный?
Надежды рухнули, накрыв лавиною обломков? Расплющили на наковальне своего же окаменелого сердца?
Простые истины неоспоримы, неизбежны.
Никакие трудовые подвиги и «пахота» на стройке, сопряжённая с частичными обмороженьями кожного покрова, не снимут неотменимой неизбежности следующего раза, не предотвратят момент, когда вместо «не надо!» она начнёт приноровляться к особенностям интерьера в салоне ГАЗ 24.
Верно подмечено: минувшей радости не воскресишь воспоминаньем, а горе вспомнится и – боль уж тут как тут.
Бежняжка, как тебя колбасит даже и здесь, на берегу Варанды, за тысячи километров от тесной спальни, за миллионы запечатлённых мигов, передающих друг другу эстафетную палочку – «я»…
Но чтоб ты знал, достолюбезный «я», лечиться надо тем же, от чего и занемог.
Простая истина тебя пришибла?
Дак вышиби её не менее простым клином!
