или?..
– Я живу через реку прямо напротив нижнего Манхэттена. Прекрасная панорама.
– Так ты все видел?
Я не ответил. Дело не в осознанном решении, скорее – в отсутствии эмоционального горючего. Вместо этого я следил за тем, как Ларри прижал прикуриватель к концу сигареты, потом попыхал, пока она не раскурилась. Приоткрыл чуть-чуть окно, чтобы вытягивало дым.
– Что чувствовал? – спросил он.
И я подумал: «Вот хрень. Я что, оказался на кушетке психотерапевта?» А потом: «А тебе и впрямь нужен ответ? Типа, ты считаешь, вдруг я скажу что-то крутое? Что я все видел и чувствовал себя отлично?»
Но я понимал, что во мне говорит изнеможение, и на самом деле особой вины Ларри здесь нет. Вот я и вообще ничего не сказал.
Ларри глубоко затянулся сигаретой, зажатой меж двух пальцев.
– Господи, – произнес он. – Вот уж точно, было на что посмотреть.
– Послушай. Извини. Я, честное слово, устал. Столько дней без сна. То есть, может, урывал часок-другой, но не больше. Все это время я провел в дороге. Мы еще соберемся. Наверстаем. Мне просто нужно поспать пару ночей.
– Придется поторопиться, коли так. Я отбываю.
– В…
– Пока не знаю. Посмотрим. Я в национальной гвардии. Шесть лет уже как гвардеец, дружище. Почти столько же, сколько тебя не было. Шесть лет наготове. Нас трое из Ниебурга: я, Пол Кейджер и Винс Бак. Ты же их помнишь, да? Три нацгвардейца. Мы отправляемся первыми. Поначалу, думаю, посадят охранять кое-какие ключевые цели в США. Но, если придется идти на войну, гвардейцы всегда первые. Ты же понимаешь, Афганистан. Надеюсь, что так и будет. Хотелось бы показать им последствие того, что они заварили.
– Звучит бессмысленно, – заметил я.
Я не имел в виду то, что касалось охраны. А то, что ему хотелось им показать. На деле-то я вообще не собирался этого произносить. Ничего из этого. Считал, что я только раздумывал про себя. А потом услышал все собственными ушами.
– Что? – спросил Ларри. – Что ты сказал, дружище?
По тому, как он это произнес, стало ясно, что он прекрасно меня расслышал.
– Вот хрень, Ларри. Слушай, извини. Пойми, я сейчас как капризный ходячий больной: сам не знаю, что несу.
Долгое молчание. Потом я почувствовал, как его рука хлопает меня по плечу.
– Да ну, ладно. Смотри, вот ты и дома.
Я поднял взгляд и увидел, как он въезжает на дорожку к домику, в котором я прожил восемнадцать лет. Со дня, как был выписан из роддома, до дня, когда уехал в колледж, веря, что оставляю Нигдебург совсем и навсегда.
Я по-прежнему отказывался называть это место домом.
Первым делом я пошел к Джесперсам, соседям, думая, что Бен у них.
Стоял у двери, поставив к ногам свой необъемный рюкзак, и стучал, ожидая, когда ответит Фил. Но отозвалась его жена, Патти. Выглядела она довольно паршиво, не говоря уж о том, что стала старше, даже больше, чем на шесть лет. Длинные волосы были нечесаны, и она руками смахивала их с лица. Я заметил в ее шевелюре седину, которой не видел
