style="font-size:15px;"> Лес – прямо напротив нашей дачи, и что только в нем не растет: ореховые деревья и финиковые пальмы, дикие яблони и груши, ежевика и какие-то неизвестные деревья с мелкими красными плодами. На всякий случай я их не пробую. Марка уверяет, что съела целую пригоршню и ничего, но я ей не верю.
Как-то она сказала, что если натереть зубы кожурой от грецкого ореха, то они станут белые-пребелые. Я и натерла. Потом целый день не могла рта раскрыть: зубы почернели, во рту стояла горечь, и горели десны.
– Нажалуешься, – шипела Марка, – завтра уйду в лес без тебя. И скажу твоей маме, что ты обзывала меня заразой.
– Не говори, пожалуйста! – просила я.
– Ладно, – соглашалась Марка, – закрой пасть. А то ходишь с высунутым языком, как собака в жару. Шутки понимать надо, ясно?
Я соглашалась, что надо понимать шутки, но все равно было обидно.
Все свои обиды я переживаю, сидя в одиночестве на груде досок. Наш хозяин строгает их огромным рубанком. На верстаке стоит бутылка, хозяин работает до тех пор, пока в бутылке ничего не останется. Ковыляя на деревянной ноге, он прислоняет пустую бутылку к забору, кладет рубанок на верстак и молча уходит в дом.
Хозяин хмурый. Он живет один и на лето сдает первый этаж тетушке. В этом рыбацком поселке мы единственные дачники.
Добираться сюда очень долго: полтора часа на настоящем поезде и два – в мотовозе по узкоколейке. Мотовоз – это сцепленные между собой открытые вагончики, они бегут по рельсам и весело позвякивают. Остановка мотовоза около дома, где мы берем молоко. Вагончики отъезжают утром и приезжают вечером. Иногда мне удается упросить бабушку пойти встречать родителей. Мы плетемся по ночному поселку, кое-где светятся огни, с моря доносится запах водорослей. Бабушка называет его вонью. Такая вонь мне нравится.
– Опять ты заставила бабушку идти в такую даль, – ругает меня мама.
– Что вы, Зиночка, – заступается за меня бабушка, – девочка ждала вас всю неделю: «Когда мама приедет, когда мама приедет».
Бабушка сочиняет, чтобы угодить маме. На самом деле я вовсе не скучаю по родителям. С Маркой не соскучишься!
Бабушка меня нахваливает, а Марка ухмыляется. «Сейчас выдаст, что я купалась в море, – думаю, – сейчас выдаст. Больно уж у нее ехидная физиономия».
Марка плавает в трусах и в майке, а меня заставляет лезть в воду голышом. Чтобы не оставлять вещественных доказательств преступления. «Боже сохрани обманывать бабушку», – и Марка толкает меня на этот шаг.
Я боязливо стягиваю трусы и шлепаю к морю. Нарушаю обещание не входить без разрешения в воду. Марка мою бабушку ни во что не ставит, и мне не очень-то это нравится. Но попробуй ей это скажи! Зыркнет на меня своими белесыми глазками и покрутит у виска пальцем.
Купаться мне совсем не хочется. Я боюсь погружаться в воду, вхожу в нее потихоньку, с поднятыми руками и на цыпочках.
– Опускай руки! – кричит Марка, и я, дрожа всем телом,
