Домбровский – единственный отпрыск гордой фамилии – два раза в год стойко отбивается от принудительного выполнения гражданского долга, которое я называю «осенне-весеннее обострение нелюбви к Отечеству». Виктор Кукин каждый раз не упускает случая указать Фибке на его неправильное отношение к долгу и начинает свой рассказ со слов: «Когда я служил в Афганистане…» Я глажу Фибку по взъерошенным волосам и тоном сердобольной мамочки советую лентяю поступить в аспирантуру. Фибка в аспирантуру не хочет: великий контроль над собой презирает, именуя себя гениальным свободным художником от программирования, подчеркивая тем самым, что в нашем институте на него молятся, как на бога, потому что лишь ему под силу не дать развалиться этой шарашке (вычислительному центру), предоставляют полную свободу и хорошее содержание (о некоторых выгодах, которые можно извлечь, имея свободные руки, Фибка скромно умалчивает).
Мое зубоскальство по поводу преимущества строевой дисциплины и гигиеничности коротких стрижек выводит Домбровского из себя. Он обзывает меня «кровожадной дикаркой», Кукину же ставит диагноз ППС (Фибка очень гордится своей начитанностью). Тем более что воинственный коллега «Улисса» не читал[12].
Перебранка заканчивается примирением, и Домбровский получает в пользование заветный ключик от чердака, именуемого «каморкой Папы Карло». Никто теперь и не вспомнит, кто «перепутал» чердак с подвалом, но ни Фибку, ни меня подобная оплошность не смущает, главное – конспирация. После каждого Фибкиного посещения тихой комнатки с импровизированной кроватью из старых стульев, сундуков и побитых молью подушек (Танюшу бы в эту обитель!) на обоях в невинный голубенький цветочек появляется очередная цитата из великих, вроде: «Предпочитаю женщин, которые читают бегло: с ними быстрее добираешься до конца главы, а во всяком деле, и в любви тем более, надобно всегда иметь в виду конец»[13].
Фибка всегда ставит дату и размашистый автограф, словно готов подписаться под каждым словом.
Зная, что я страшно расстраиваюсь из-за его художеств, Фибка пытается раззадорить меня и посмеяться, называя «пуританочкой» через слово (да, пуританочка, нет, пуританочка, согласен, пуританочка, исправлюсь…). Он никак не может примириться с присутствием «летунов» в моей жизни, поэтому доводит записочками-цитатами, оставляя их повсюду или посылая e-mail: «Многие наделены удивительным талантом привязываться к совсем неподходящим людям»[14].
Я рассердилась, получив очередное послание, скомкала листок конспекта и запустила в него бумажным шариком.
– Не твое дело, – сердито бросила ему и на все попытки примирения отвечала упорным молчанием. Я могу стерпеть глупые выходки его девиц, визжащих по ночам на чердаке Замка, пропустить пикантные замечания в адрес коллег-женщин и злые – мужчин, но ни за что не соглашусь обсуждать свою частную жизнь с другом детства.
Он уселся, загородив своим двухметровым телом
Роман Джеймса Джойса.
Теофль Готье «Мадемуазель де Мопен».
Бригита Райман «Франциска Линкерханд».
